Против часовой стрелки

— Кое‑как, — отставил он в сторону чашку. Он понял, что совершенно ничего не понимает. Полный аут. Кто она? Красавица! Серые глаза, ослепительная кофточка. Он приехал сюда из‑за какого‑то отца. Нуда, отца? Отец письмо прислал?

— Сейчас все по — другому, иные времена, иная молодежь. Вот если поехать в город, где ваш отец жил… туда хочу… поглядеть. Мой‑то муж загнулся. От пьянки. Деньги для нас с дочкой колотил, а сам того…

«Соблазнительная, очень соблазнительная, — думал Калачев, — но о муже — такими словами! «Загнулся»!»

— Нет проблем, можем — в город. Будем кутить, — откликнулся он довольно смело.

— Правда, я — старушка?

— Бальзаковский возраст! — ввернул Калачев, он ощутил себя пошляком. Пора решать, кто он такой: Владимир Петрович или выдуманный Андрей. Он — Андрей и тысячу раз — Андрей. И надо спешить, так как он ощутил в себе очередной толчок и почувствовал, что фирменные кроссовки его стали великоваты. Он теперь понимал, что нельзя верить ничему, нельзя верить ее словам. Хотя бы вот этим словам о городе. Впрочем, кто знает?

— А я перерою в шкафу все старенькое, студенческое. Найду черную юбку и белую кофту. Мода ведь возвращается. Так, Андрюша? Можно мне вас называть на «ты»?

— Конечно, буду рад.

Хорошо было бы погладить ее по ладони, по этой гибкой ладони.

— Нырнем в мое прошлое с тобой? Дня на два? Никто меня не хватится.

— Меня тем более.

— Мы поедем туда. Возьмем такси. Ты, Андрей, будешь покупать мне цветы. Будешь, Андрей?

— Мы устроимся в гостинице. В «Интуристе». Переплатим, а устроимся.

— В вечернем ресторане вы, Андрей, двадцать пять минут будете глядеть мне в глаза. Безотрывно, как демон. А потом, выпив по последнему бокалу шампанского, мы поднимемся наверх, в номер… Хотите еще кофе?

Он кивнул. Она возбужденно продолжала:

— Мы пойдем к моим студенческим друзьям. Ты ведь — копия отца, подразним их.

Калачев опять кивнул. Она сбилась на «вы».

— Вы будете читать стихи: «Ночь цыганкой с вопросом. Свеча лихорадит». Иди‑ка сюда, Андрюша, поближе! Поближе!

Калачев подсел к ней на диван, взял ее подрагивающую руку. Она плакала!

— Ха — ха! Я никого не любила. И отца твоего не любила ни минуточки. Да он — ноль без палочки. Этот Дантист, фуфломицин и все сто тридцать три богатыря. Жеребцы, кони! Погладь, Андрюша, мою руку!

Он погладил. И испугался. Ему показалось, что она сумасшедшая. Вот откуда и молодость. Сумасшедшие не стареют. А кто в этом мире нормальный? Он прижал ее ладошку к своей щеке.

Она дико взглянула на Калачева:

— Никуда мы не поедем… Знаешь что… Знаешь что?

Он понял, что это совершенно иная женщина, ту девушку в зыбких песках времени никогда не найти. Но и эта, иная, несмотря на свои сорок лет, непредсказуема. Только ему надо поторапливаться и скользить дальше. Скользить и таять.

— Пока, милая, — сказал он тихо. Губами пошевелил. Она ждала его исчезновения.

— Я вспомнила, наконец, отца тврего. Ты на него абсолютно не похож.

Он подхватил чемодан и толкнул дверь.

— Возвращайся, когда хочешь, — крикнула ему вслед хозяйка.

Конечно, он вернется. И может быть, останется здесь навсегда. Она ведь ничему не удивляется, сумасшедшая. Только надо сбегать в магазин, купить какие‑нибудь другие брюки, обувь поменьше, рубашку. А потом вернуться.

Он отыскал магазин: купил что надо. И опять «двойкой» поехал к ее дому с красной крышей. Он сошел там, где надо. Вот и мусоросвалка, десятилетняя куча. Налево должен быть дом. Увы, дома не было. Того дома не было. Ни с красной, ни с зеленой, ни с серо — буро — малиновой крышей. «Обознался», — решил Калачев и проехал еще две остановки. Вон там, кажется, знакомый забор. На столбике калитки — ржавая кастрюля без дна. И опять не ее дом.

Что‑то творится с его головой. Калачев схватил за руку какую‑то девчонку, которая тащила за веревку бычка:

— Дорогая, милая… Перепелкина? Учительница? Из вашей школы? Тут живет? По литературе она?

Девочка не испугалась, а прилежным голосом ответила, что нет у них в школе никаких Перепелкиных. Она всех учителей литературы знает, потому что сама во всех олимпиадах участвует. И в своей школе знает учителей, и в соседней.

— Как же так? — закричал на девочку Калачев.

— Вы что‑то перепутали.

— А как на вокзал попасть?

— Садитесь на автобус «двойку», — девочку уже утягивал за собой теленок.

Калачев заметил скамейку возле какого‑то перекошенного домика. Может, здесь Дантист проживает? Он сел, положил на колени чемодан, щелкнул замками. Так: тетрадка со стихами — не пригодилась. Зубная щетка, паста. «Стальные зубы», — вспомнил он ее объяснения. Паспорт. Он открыл красную книжечку, полистал документ. На фотографии был изображен лысый человек с надменным выражением лица. Неприятная особа — Владимир Петрович Калачев. Калачев повертел документ, еще раз открыл, с отвращением взглянул на снимок и швырнул паспорт в высокую траву, в бурьян. Пока что он знал, куда надо ехать. Пока он знал, надо это записать на бумажке. Шпаргалку приготовить. Он вывел в тетрадке: «Куда надо ехать». Адрес: Старосельский район, деревня Вязовка. Калачева Нина Михайловна.