Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

В науке действует правило о принципиальной повторяемости проведенного эксперимента или исследования. Только в этом случае открытие может быть официально признано. И ученый фиксирует в опыте каждый малейший свой шаг. В уголовном процессе должна обеспечиваться принципиальная проверяемость каждого следственного действия — год ли пройдет после этого или пять лет…

Том первый, лист дела 12. Протокол допроса матери Бахтадзе. «…На правой руке сына была кровь… Спросила, в чем дело… Ответил: «Значит, кто-то получил». Том первый, лист дела 17. Показание Бахтадзе: «Да, так оно и было».

Кровь на осколке, кровь на руке… Если и то и другое случайности, то вероятность совпадения двух случайностей равна, по утверждению математиков, двадцати пяти процентам. Все остальное падает на закономерность. Впрочем, теория вероятности в юриспруденции не всегда надежный ориентир. И юристу с солидным опытом не раз приходилось сталкиваться со случаями, когда оставалось только развести руками и воскликнуть: «Невероятно, но факт!»

Кровь на руке Бахтадзе следствие и суд связали только с одним фактом — убийством Гущина. Может, есть другие варианты? Например, подрался с кем-нибудь. В 19.00 Бахтадзе вышел из подъезда. До 19.15 шел вместе с Линниковым до кинотеатра. Никаких эксцессов, по словам Линникова, за этот период не было. Пятнадцать минут в кинотеатре. Там тоже никаких конфликтов — это проверено. В 19.30 встретился с матерью. Значит, этот «кто-то», который «получил», — Гущин? Значит, так.

Получил… получил… Стоп, а ведь Гущин действительно «получил»! Возвращаюсь к протоколу допроса Бахтадзе: «Во дворе уложили Гущина на цементный стол. Линников ушел искать его квартиру. Мне эта история надоела, и я хотел поскорее уйти домой. Стал шлепать Гущина по щекам — может быть, опомнится и скажет, где живет. Гущин стал материться. Я разозлился и ударил его несколько раз кулаком по лицу». Быстро нахожу протокол осмотра места происшествия и трупа Гущина: «На лице трупа имеются ссадины и кровоподтеки. На левой щеке следы запекшейся крови». Все. Этого достаточно. Стало быть, не исключается два варианта происхождения крови на руке — и в результате убийства, и в результате избиения. Обе эти версии имеют равное право на существование, и ни одну из них нельзя опровергнуть — нет достаточных материалов. Значит, должен быть принят второй, более благоприятный для Бахтадзе вариант — все сомнения в пользу обвиняемого.

Закрываю первый том, кладу его аккуратно на второй и сдвигаю оба на правый угол стола. Собираю бумаги, выписки и кладу стопкой на левый. Стол очищен, можно думать. Пришло время принимать решение.

Не думается. Вернее, думается ни о чем. Со стороны посмотреть: человек отрешился, ушел в себя, складки у переносицы напрягает, думает. Но нет, пустота в голове и мыслей нет — так, обрывки, и не из той оперы. Встал, прошелся, опять сел. И опять пустота. Посмотрел на часы. До конца работы неполный час. Просидел его в позе мыслителя. Сложил бумаги в сейф, пошел домой. На середине пути прострация неожиданно кончилась и все опять заработало. Зрительная память стала вырывать из дела куски протоколов, и пошло-поехало. Дома то же самое. По телевизору футбол — хорошая возможность уйти в себя, не вызывая подозрения домочадцев. Человек у телевизора — привычная картина, а отвлекать его от футбола тем более никто не решится.

«Суд, прокурор, следователь оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела». Эту заповедь из УПК каждый юрист отчеканит как «Отче наш», разбуди его среди ночи. Ну а что делать, когда нет его, этого внутреннего убеждения, не приходит оно, хоть стреляйся? Есть одни сомнения. Сомнения, конечно, тоже бывают разные. Есть такие, над которыми не приходится ломать голову. Кровь на руке Бахтадзе хоть и сомнительна по происхождению, но с ней все ясно, как доказательство убийства это отпадает. А как быть с кровью на осколке? Да, допущены процессуальные погрешности, но так ли они велики, чтобы начисто дезавуировать это следственное действие, сделать вид, что и не было его вовсе?

И Бахтадзе хорош гусь. Хоть бы доводы какие привел. Мы бы их проверили, подтвердили или опровергли, была бы зацепка. Нам ведь только кончик ниточки дай, а клубок мы размотаем сами. Но нет, молчит Бахтадзе. Невиновен, говорит, и баста, а там поступайте, как знаете.

Ну предположим, что я напишу протест для доследования дела. А что доследовать? Повторить выезд на место невозможно. Того осколка, который нашел, уже нет — он уничтожен и почти никаких следов в деле от него не осталось. Протест для прекращения дела за недоказанностью? А кровь на осколке второй группы? Ведь нашел же он осколок, черт возьми, и кровь на нем была! Стать на формальную позицию, сослаться на процессуальные нарушения? А если Бахтадзе убийца? И как родственники Гущина на этот формализм посмотрят? Убедят ли их наши казуистические рассуждения?

Молчит Бахтадзе. А может, и молчит потому, что сказать нечего?