Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

— Если следствие подтвердит все указанные хулиганские действия, то в соответствии со статьей — несколько лет заключения. Думаю, он их вполне заслужил. До развода жена много раз жаловалась на избиения, а после развода, уже не имея никаких отношений со своей семьей, он повадился время от времени проверять, кто ходит в гости к его бывшей жене, какие у нее отношения с тем или иным человеком, то есть присвоил себе право контролировать личную жизнь человека, с которым его уже ничто не связывало.

— Может быть, он до сих пор любит ее?

— Ну и что? — спокойно спросил Виктор Афанасьевич. — Разве это дает ему право издеваться над беззащитной женщиной? Чего стоит любовь, если она выражается с помощью железного прута, брани, взломанной двери? Какие бы высокие чувства его ни обуревали, но если они проявляются в таких вот хулиганских действиях, тут уж, прошу прощения, суду предстоит оценивать их силу и страсть. Обратите внимание на одну небольшую деталь — милицию вызвал парнишка, сын Бокарева. Он учится в третьем классе, это возраст, когда мальчишки особенно привязываются к своим отцам, если, конечно, привязываются. Здесь же все наоборот. Именно сын при каждом скандале поступает наиболее последовательно — вызывает милицию. Мать колеблется, теща побаивается, а он звонит.

— А чем вызвано столь мягкое решение судьи?

— Все очень просто. Пришла жена к судье и сказала, что нет у нее никаких претензий, попросила не наказывать строго… И так далее. Упросил Бокарев свою бывшую жену, упросил… А через неделю снова устроил дебош. Такие дела.

— А если эта женщина опять придет и опять будет просить, чтобы ее бывшего мужа не судили слишком строго?

— Не придет, — сказал Кондрашкин. — В больнице она. Сотрясение мозга. Во время последнего скандала Бокарев толкнул ее, она упала, ударилась головой о батарею парового отопления… Не придет. Этими обстоятельствами, собственно, и вызвано появление протеста. — Виктор Афанасьевич еще раз перечитал уже подписанный документ и положил его в папку.

— А сын?

— Да, в таких случаях часто возникает вопрос о детях. Как бы, строго или мягко, мы ни судили виновных, что-то надо делать с детьми, на кого-то их оставить… В данном случае есть две бабки, которые готовы последить за ребенком. А вообще… Приходится учитывать интересы детей.

ЗА ЧТО БЬЮТ ВОЛКА…

Посетительница была нервной, взвинченной, причем это выражалось не только в ее словах, но и в походке, в разболтанных движениях рук. Лицо женщины казалось помятым, видимо, вечер у нее был куда веселее, нежели утро.

— Что же получается, товарищ прокурор, — начала она сразу с истеричной ноткой в голосе. — Стоит человеку оступиться, стоит оплошность допустить — у него тут же детей отнимают?!

— У вас отняли детей? — Виктор Афанасьевич сразу пытается понять суть будущего разговора.

— А если бы я без билета в автобусе проехала, меня тоже лишили бы родительских прав? Так по-вашему получается?

— Вас лишили родительских прав?

— Да. Лишили. Понимаю, если бы я своих детей не любила, — тут истеричность у женщины сменилась плаксивостью. Она достала платок, начала сморкаться, из глаз ее побежали послушные слезы. Присев, она некоторое время молчала, предаваясь своему горю.

— Внимательно вас слушаю, — напомнил ей Кондрашкин о своем присутствии.

— Отсидела я… Понимаете, отсидела. Пять лет.

— За что?

— За хищения, — сквозь слезы ответила женщина, но уже видно было, что она опять держит себя в руках, что слезы кончаются и сейчас-то начнется серьезный разговор.

— Наверное, выросли детишки за это время?

— Подросли, — поправила женщина.

— И давно вас лишили прав?

— Да уж с полгода.

— Что же раньше не пришли?

— Все не могла поверить, все думала: ошиблись в суде, что на самом-то деле такого и быть не может.

— Где же дети сейчас?

— У мужа. У бывшего, конечно.

— Вы разведены?

— Стану я с таким сквалыгой жизнь коротать!

— И вы предпочли коротать ее в заключении?

— Спокойно, товарищ прокурор. Спокойно, — голос ее снова зазвенел. — Я мать. Меня посадили за хищения, согласна. Правильно посадили, хотя и многовато дали. Годика вполне бы хватило. Но тут вы уже не поможете. А что дальше получается? Возвращаюсь я к своим детям, пять лет без них страдала, все глаза выплакала, пять лет. А мне говорят — катись. Как это вам нравится?

— Другими словами, вас лишили родительских прав? — снова повторяет свой вопрос Виктор Афанасьевич. Он, кажется, готов повторить его еще десять раз, пока сквозь обиды, слезы, истерику не пробьется к четкому, ясному ответу.

— Лишили. А спрашивается — для кого я воровала? Для себя? Нет, для детей. Да, я любила их и сейчас люблю больше жизни, — женщина опять достала платок. — Из-за них и пошла на эти хищения. Не могла совладать со своей любовью к детям. Может быть, я никудышная строительница нового общества, но детей своих я люблю и все, что сделала, сделала ради них. Вот так. Может быть, я сделала для них больше, чем позволено? Больше, чем полагается делать для своих детей? Согласна. Но лишать меня за это материнских моих прав… Это беззаконие.

— Да, это нехорошо, — согласился Кондрашкин.