Пространство (сборник)

Я впереди несу как щит.

Тоски случайной обострение.

Сбить может с ног любой пустяк!

Я подымаю настроение

Высоко над собой как стяг.

Лишь чуть — и смог я стать бы гением!

Лишь чуть — и смерть мне нипочём!..

Встаю, и вечность настроением

Я протыкаю как мечом.

1968

МОРОЗ НА УРАЛЕ

Был в детстве день. Дымящийся мороз,

Оранжевое солнце из-за леса,

Да иней металлических полос

На розвальнях, лежавших у навеса...

А я не знал, что это всё всерьёз!

И полоз я лизнул для интереса,

Так, как-то просто... И язык прирос

Вдруг намертво к поверхности железа.

Его я с болью, с мясом отодрал!..

Мне часто вспоминается Урал,

Себя я помню плачущим, чумазым...

С тех пор я прожил жизнь уже почти.

Ты сердцем только, друг, не прирасти,

Ведь отдирать-то будешь с болью, с мясом.

1968

ПАМЯТЬ

Мнемозина — по-древнегречески память.

Её когда-то звали — Мнемозина

И поклонялись ей.

На мой же взгляд,

Она ведь просто вроде магазина

Универсального

или, вернее, склад,

Где весело навалены на полки

События за многие года.

И кажется, того гляди, подпорки

Не выдержат и рухнут — и тогда

Как я в поднявшейся неразберихе,

В том хаосе ночном, как в том аду

Облупленный твой домик на Плющихе,

В нём комнату, а в ней тебя найду?

Тьма беспросветна вечности.

Найду ли,

Хлебнув забвенья из ночной реки:

Испуг во сне, и лифчик твой на стуле,

И две

ко мне протянутых

руки?

1962

* * *

Мир облиняет, Выцветут все краски.

И будет чернота.

И я готов

Бродить средь грубо проступившей кладки

Рогож суровых и простых холстов.

Как будто бы раздели и разули!

Наряд боярский сброшен.

Средь пустот

И чёрных балок — там клочок лазури,

Там золотце последнее блеснёт.

И буду я средь бедствия такого

Стоять один, в себе всё истребя.

И вот последним вылиняет слово

«Любимая»,— я так ведь звал тебя.

1962

ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ

Я научился понимать

Явления большого ряда...

Меня вела за ручку мать

Туда, на таинство парада...

Сперва пехоты шли полки

Вдруг пушки — без конца и края!..

И, страшно выкатив белки,

Я только охнул, обмирая.

Людей пугая не со зла,

В воинственных доспехах бранных,

Мощь государства снизошла.

В знамёнах. В трубах. В барабанах.

И чтобы шире даль была,

На плечи взял меня верзила...

Меня до пяток потрясла

Вдруг государственности сила!

Бьют в камень миллионы ног.

Пехота движется морская.

И маршал, вытянув клинок,

Стоит, колонны пропуская.

И снова ужас охватил

Мистический, как и вначале,

Когда о стонущий настил

Тупые танки застучали.

...На площади клочки сенца.

Дрожит под маршалом кобыла...

И государство, как птенца,

Меня крылом своим накрыло.

1966

* * *

В это время в малиновой шапке начальник

Дал сигнал. Я к вагону рванул прямиком,

На отлёте держа алюминиевый чайник,

Неопрятно плескавшийся кипятком.

На подножку хотел я вскочить. Без сноровки

Промахнулся, но поручни крепко схватил.

И походных ботинок пудовых подковки

Заскребли о бегущий перронный настил.

И повис я. И как у канатной плясуньи,

Что готова вот-вот потерять высоту,

Зябко волосы мне шевельнуло безумье,

И почувствовал я привкус крови во рту.

Поезд мчал. Я пытался подняться и, тужась,

Вверх хотел подтянуться усильем одним.

И под танец колёс, нагнетающих ужас,

Горло мне разодрало вдруг воплем немым.

Я висел, ручку чайника больно сжимая

В пальцах, красных от бешеного кипятка...

И летела черта надо мною прямая

Горизонта,

отчётлива и далека.

1962

ИГРА

А на земле идёт гигантская игра.

Играет море. Облака играют.

Мальчишка, мяч держа, кричит: «Пора!

Айда играть! Команду собирают...»

Как в мире разыгралось всё — смотри!

Играет крупом конь — струится грива.

Играет свет и тень. И фонари

Подмаргивают в сумерках игриво.

...Мне тож не чужд безудержный азарт,

Но я не выношу игры без правил!

Нельзя фигуру отдавать назад,

Уж коль противник твой её подставил.

И взгляда вбок лукаво не коси,

Подобно хитроватому авгуру,

И сам, смотри, обратно не проси

Потерянную второпях фигуру.

Бьёт карта карту. Нечет! Снова чёт!

Игра идёт по крупной. Просят сдачи.

«Ты жил?!» — «Да жил!» — «Так вот пришёл расчёт,

Давай плати! А как же, брат, иначе!»

1966

* * *

Она бывает там, где всё вразброд.

Нет глуше, сокровенней, своенравней,

Чем музыка, что вдруг плеснула в борт

Иль поздней ночью громыхнула ставней,

И чую: бездны тёмные дрожат,

Как будто доски зыбкого настила.

И был мой рот нетерпеливо сжат,

И волосы куда-то относило.

И влажно били ветки по плечу.

Когда ж пустая синь на небосклоне,

Я, запрокинув голову, кричу:

— Пролей немного музыки в ладони!

1963

РАБОТА

Я на кручу тяжёлые шпалы таскал.

Я был молод и тонок —

мне крепко досталось!

Но лишь пот в три ручья да надсадный оскал

На подъёме крутом выдавали усталость.

Налегая всем телом, я глину копал,

Я кидал эту глину лопатой совковой.

Я под вечер с лица потемнел и опал.

Землекоп из меня мог бы выйти толковый.

Я был выделен в баню для носки воды

В группе старых бойцов, работящих и дюжих.

Мы таскали три дня. На ладонях следы

Целый год сохранялись от вёдерных дужек.

Я поленья с размаху колол колуном,

Я для кухни колол и колол для котельной.

Только мышцы ходили мои ходуном

Под намокшей и жёсткой рубахой нательной.

Я был юным тогда. Был задор, был запал.

Только к ночи, намаявшись, словно убитый,