Пространство (сборник)

Криком: «Отворись, Сезам!»

...Я видал: лежачих били

По глазам и по слезам...

1967

СЕРЕБРЯНЫЙ БОР

Когда мне вдруг захочется

Увидеть сразу весь мир —

Я закрываю глаза.

В детстве, наморщив лоб,

Я бродил по Серебряному бору.

Надо мной скрипящие сосны,

Раскачиваясь,

с трудом,

Размешивали кронами белесоватое небо.

Я удивлялся, когда в ответ

На брошенный камень

В пруду раздавался всплеск.

О, великий закон, по которому

Следствие непременно

Вытекает из причины!

Я утвердился в нём

За несколько десятилетий

Своей жизни.

Я спокоен.

Всё правильно.

Цепь прочна.

Но почему, когда я закрываю глаза,

Я вижу весь мир?

1959

РАЗНООБРАЗИЕ

Когда я пришёл из армии,

Первое, чем я был поражён,

Это было — разнообразие...

Я брёл в яловых сапогах

По городу, глазея по сторонам.

«Для чего,— думал я,—

Вместо единой гимнастёрки

Столько разных одежд?»

Можно ослепнуть от этих

Ситцев, наваленных на полки!

Устанет язык перечислять названия.

«Зачем,— думал я,—

Вместо ежедневных щей да каши

Это бесконечное количество блюд?»

Десятки видов паштетов,

Тысячи видов соусов.

Колбасы как таковой нет!

Субстанция под названием «колбаса»

Разбилась на сотни форм:

Краковская, любительская, чайная.

И так без конца.

Дурная бесконечность!

Вместо спирта

(Я знал его два вида:

Разбавленный и неразбавленный)

В бакалейном магазине

Спектр ярких этикеток

На бутылках всех видов и форм.

Пудовая поваренная книга

Потрясла меня.

Библия еды! Ветхий завет гурманств.

Атлас неведомых

Гастрономических материков:

Сто шесть способов

Приготовления печёнки!

«Зачем?» — опрашивал я.

Я видел, как в ювелирном магазине

Женщина подбирала запонки:

«Мне нужен камешек

Зеленовато-синий,

Переходящий в лиловый,

А вы мне даёте

Лилово-зелёный,

Переходящий в синий!..»

Боже мой! Я сходил с ума!

Я погибал среди этих тонкостей,

Оттенков, нюансов.

Я брёл, волоча яловые сапоги,

Я был ошарашен, подавлен,

Сбит с толку.

И вдруг я понял:

Природа боится однообразия!

Она дробит и дробит

В своей гигантской ступе

Всё, что попадает под руку.

Мир — это лес,

В котором нет и двух

Одинаковых листочков.

Разнообразье — принцип,

Лежащий в основе жизни.

Ищите камешек того неповторимого оттенка,

Который единственно вам нужен.

Добивайтесь, бегайте,

Умоляйте!

Лишнее — необходимо!

1961

МАРС

Ты когда-то учил меня

Марс находить на небе.

Ты давал подержать на ладони

Пистолет «ТТ»...

Я почти забыл тебя.

Только помню кавалерийскую шинель

Да зубчатые,

Как будто бы из часового механизма,

Колёсики шпор.

Я благодарен тебе.

Но почему я полюбил

Арбатские переулки,

Где на особнячках с колоннами,

В тех местах,

Где отвалилась штукатурка,

Темнеет дранка,

Где, если заглянуть в окна,

Видны уголки багетов?

Большие куски штукатурки

Валялись на тротуаре,

И прохожие разносили

В самые дальние районы города

Следы.

Вздыхая,

Я ночами бродил

По хорошо промытой дождями

Москве

С тонкой тетрадкой,

Свёрнутой в трубку.

В ней были стихи.

За мной тянулись по всему городу следы.

Я задумчиво упирал трубку в подбородок,

Я дул в неё,

Я смотрел сквозь неё,

Как в подзорную трубу, на небо.

Я видел Марс.

Он был мне неинтересен.

1959

* * *

Стихам своим служу. Я, как солдат, пред ними

Навытяжку стою. Как я дрожу

Под взглядом их. С ребячьих лет доныне

Им, своенравным, я принадлежу.

Где жалость? Милосердье? Час едва ли

Я счастлив был! Спокойствие моё?

Они меня средь ночи поднимали

К столу!

Так поднимают лишь в ружьё.

Я верен им во всём. В любви. И в быте.

Гоняли по земле. Загонят в ад.

А при смерти им прохриплю:

— Простите,

Коль был я перед вами виноват...

1961

РЕБЁНОК

И вот идёт по городу ребёнок

С большою, вроде тыквы, головой.

Среди людей, автомашин, лебёдок,

Рискуя, словно на передовой.

От леденцов его ладони липки,

Не верит он в существованье зла!

А безмятежность медленной улыбки

Лишь с синевой поспорить бы могла.

Жизнь города его в свою орбиту

Ввела. Кричит кондуктор: «Не зевай!..»

Он на минуту чувствует обиду

И губы надувает на трамвай.

Гудки машин ему — как звуки лютен.

Идёт на них, неведеньем храним...

Как верует он в то, что абсолютен

Его покой! Мы — трусы перед ним.

1964

* * *

Там валуны, шершавые на ощупь,

Там тьма, и глушь, и травы по плечам.

Там в полдень рощи,

Как старухи, ропщут

И, словно дети,

Плачут по ночам.

Мы в том краю солдата схоронили.

Трещал сушняк, ручей гремел навзрыд.

Под рыхлым пнём, светящимся от гнили,

Сырою ночью был наш друг зарыт.

Тот низкий холм

Уже трава покрыла,

Его теперь и не отыщешь днём...

Лишь по ночам горит его могила

В краю пустынном голубым огнём.

1952

* * *

Есть в мире чудаки. Они живут средь нас.

Восторженные! Волосы по плечи.

Замысловаты и мудры их речи.

Поступки удивительны подчас.

Очки убоги. Ниткою оправа

Замотана. Зайди на их чердак —

В досаде лишь всплеснёшь руками: право,

Вот чучело-то! Батюшки, чудак!

Мечтают всё! До уха одеяло

В ночи натянут, слыша шум в трубе...

А мне бывает жаль, что я так мало

Причуд на свете разрешал себе!

1961

МЫСЛИТЕЛИ

Мыслители, наморщив лбы,

Шли,— как в пике идут пилоты,—

Во глубь материи,

дабы

Понять явление природы.

И руки сильные скрестив,

Они, воинственные люди,

Сидели важно, опустив

Главу шишкастую ко груди.

И преуспели кое в чём,

В беседах за стаканом чая,

Как бы фонариком-лучом

Глубины мира освещая.

Вначале холоден как лёд,