Пространство (сборник)

Прицеливаюсь и, когда она разлетается, как тарелка,

На тысячи осколков,

Я издаю крик радости: — Одной меньше! —

И делаю зарубку на ложе приклада.

Но когда я поднимаю глаза,

Вижу, что осколки

Опять слетелись,— тарелка невредима.

И опять слышу вокруг себя, как восклицают

То тут, то там:

— Это же очевидно!

1962

* * *

Мы мир подробно разобрали

в усилье многовековом...

Мы обнаружили детали,

как в механизме часовом!

И вот колёсико в сторонке,

и вот уже, надев очки,

берём в два пальца шестерёнки,

пружинки и маховички.

Уж маятник ни с места, боже,

шатун ни взад и ни вперёд...

Мы разобрали мир... Но кто же

его возьмёт и соберёт?

1973

* * *

Когда освоишь высший пилотаж,

на удивление аэродрому,

тогда своё уменье передашь,

наверное, кому-нибудь другому...

...Я брал высоты на своём веку,

был там, где не бывал никто дотоле! —

А что другому передать смогу?..

...Головокруженье? Или приступ боли?

1973

* * *

— Подумаешь, Америку открыл!

Ещё в пелёнках это мы знавали!..

А я один, как клад, её отрыл

И позабыть уже смогу едва ли.

Как я добыл её!

Я смертный пот

Стирал ладонью. Рот был сух от жажды,

Я рыл и рыл...

Владеет ею тот.

Кто сам, один, добыл её однажды.

Она во мне. Я жил, её тая.

Я, стиснув зубы, в муках, на пределе,

Её добыл. Вот истина моя!

Вы ж до сих пор банальностью владели.

1960

КАРАМЗИН

Дай мне тростиночку простую,

её вот этак очини.

Я в ту тростиночку подую,

пристроясь где-нибудь в тени.

Пусть дуб стоит, листву роняя,

пусть птичий вижу перелёт,

пусть та тростиночка шальная

о безмятежности поёт...

1973

БОЛЬ

Когда раздроблена нога,

То, локти ободрав, из бою

Он уползает от врага,

Влача обрубок за собою.

...Боль всюду и всегда с людьми.

Но всё же ты иди по свету,

Лишь зубы поплотней сожми,

Когда уже терпенья нету!

Пред жизнью только трус дрожит —

Не надобно бояться боли.

Трагическая тень лежит

Под каждою травинкой в поле.

1961

* * *

Цирк не люблю:

Вон те жуют, а те

Сидят в пальто,

покуда, напрягая

Все силы, крутит сальто в высоте

Девчонка, среди ламп, полунагая.

Мне пляж постыл:

вон тот острит, а тот,

Под тентом развалясь, глядит с зевотой,

Как к морю зябко женщина идёт,

По синеве блистая позолотой.

Я злюсь в кино:

тот спит, а этот пьян.

Болтают. Иль хихикают несмело...

А женщина стоит во весь экран,—

Обнажено её святое тело.

1961

* * *

Крестились готы...

В водоём до плеч

Они входили с видом обречённым.

Но над собой они держали меч,

Чтобы кулак остался некрещёным.

Быть должен и у кротости предел,

Что б заповедь смиренья ни гласила...

И я кулак бы сохранить хотел

Я буду добр. Но в нём пусть будет сила.

1961

ТАНЦЫ

Какое странное занятье!..

Стоять вот этак, чуть бочком,—

В два пальчика берётся платье...

И вдруг притопнуть каблучком.

И вот, стуча нога об ногу

И улыбаясь ни к селу,

Перемещаться понемногу

По направлению к углу.

Не потеряться б с кавалером!

Он чувствуется, как магнит.

Он рядом этим же манером

Ногами быстро семенит.

Лететь как бы спираль — витками.

Взопреть. О, пота остротца!

Упасть на стул. Махать руками

Вкруг тёмно-красного лица...

Чуднее этого занятья

Найти, ей-богу, мудрено!

Ведь точно сестры, точно братья

Мы все, кого кружит оно,

Кружить давайте ж, словно дети,

Хоть это будто мир старо,

И в «барыне», и в менуэте,

И в гопаке, и в болеро.

Давайте же лететь! Быть может,

Кто знает, ведь судьба слепа,

Вдруг смысл Вселенной нам поможет

Понять какие-нибудь па.

Пусть вьются юбки, словно флаги,

И креп-сатин и крап-жоржет.

Пусть чёрные кружатся фраки

И нитка белая манжет.

Давайте щёлкать каблучками,

Чтобы, хватаясь за сердца,

Вдруг сесть на стул, махать руками

Вкруг тёмно-красного лица.

Знать надо, чтобы это было.

А нет — так надо б то создать,

И чтоб нога бы ногу била.

И взвизгивать. И приседать.

Причины этому глубоки,

А следствия-то велики!

И надо, чтобы — руки в боки —

Дробь выбивали каблуки.

Знать, есть потребность в самом деле,

Чтоб в пальцах был подол зажат,

Чтоб кровь, свистя, вращалась в теле,

Чтоб мчались волосы назад.

1965

* * *

В судьбу походную влюблённый,

Не в фото, где луна у скал,

В казарме, густо побелённой,

Я честно красоту искал.

Её искал я в дисциплине,

И в пайке, выданной в обрез,

И в алом клине, дымном клине

В теплушку глянувших небес.

Прослушав грустный хрип гармони,—

А я грустил тогда всерьёз! —

От глаз я отрывал ладони,

Ладони,

Мокрые от слез...

Через овраги и низины,

Через расплёсканную грязь,

Я мчался в кузове машины,

На плащ-палатке развалясь.

Я брёл по снежным первопуткам,

Сквозь ночь летел в товарняках,

Питался сечкой по продпунктам

И мылся в санпропускниках.

И понимал я только грозы,

Дорог замес, снегов обвал...

Скупой и тонкий дух берёзы

В те годы я не понимал.

1953

КРАСОТА

В. Бокову

На небо взглянешь —

Звёзд весенних тыщи!

Что юности в блескучей высоте?!

Но яростнее, чем потребность в пище,

Была у нас потребность в красоте.

Нам красоту давали понемножку...

По вечерам, когда шумел привал,

Сапожник ротный,

Мучая гармошку,

Её для нас упорно добывал.

Она была минутной и не броской.

Мелькнёт — и нет: под утро вдалеке,

На горке — стеариновой берёзкой,

В ночи — луной, раздробленной в реке.

А то бывало: осень, вязнут танки,

И чад, и гарь — и вдруг она возьмёт

И чистым взором познанской крестьянки

Из-под руки, лукавая, сверкнёт.

1953