Простонародные рассказы, изданные в столице

Ван Ань-ши не мог сдержать слез, но ничего не сказал. Окружающие были потрясены переменой, которая произошла с ним. Взглянув в зеркало, Ван Ань-ши и сам вдруг увидел, что он за ночь совсем поседел, а глаза у него опухли. Он чувствовал себя очень скверно, его одолевали тяжелые душевные переживания. «Вот и сбылось пророчество стихотворения о том, что за ночь я от горестных мыслей совсем поседею», — подумал он. Приказав Цзян Цзюю расплатиться с хозяйкой, Ван Ань-ши стал собираться в дорогу. Перед выездом Цзян Цзюй подошел к паланкину и сказал:

— Господин министр, вы прекрасно правили Поднебесной, но невежественный люд не понимает вас и способен только роптать. Нам больше не следует останавливаться на ночлег в деревенских домах. Сегодня нам лучше переночевать в гостинице на почтовой станции, там меньше будут раздражать вас пустяками.

Ван Ань-ши ничего не ответил, только кивнул головой в знак согласия.

Ехали они долго и наконец добрались до станции. Цзян Цзюй первым слез с осла и помог Ван Ань-ши выйти из паланкина. Ван Ань-ши вошел в комнату для проезжих и сел. Ему должны были подать закусить. В ожидании еды он вдруг увидел, что и здесь на стене написаны два четверостишия. В одном из них говорилось:

Надежных таких, как Фу, Хань и Сыма[212],
в мире всегда было мало.
Советы достойные, добрые речи,
как ветер, слух миновали.
Хуэй-цину единственно в жизни своей
душою и сердцем поверил.
По-видимому, об учителе И,
Фэн Мэном[213] убитом, не знал он.

А в другом вот что было написано:

Высокие речи о Дао и Дэ
из уст, как река, истекают,
И кто бы поверил — он меры и счета
в преобразованьях не знает.
А после судьба одряхлела его,
и дни поражений настали.
Печалиться поздно, что мстят ему духи
и люди его отвергают.

Ван Ань-ши прочитал эти стихи и пришел в ярость. Он позвал смотрителя станции.

— Какой сумасшедший посмел здесь так порочить действия императорского двора? — спросил он.

— Такие стихи вы найдете не только на этой станции, — ответил старый смотритель. — Они есть повсюду.

— Но почему они здесь появились?

— Ван Ань-ши учредил новые законы и тем самым причинил много вреда простому народу, — стал объяснять смотритель. — Поэтому народ до глубины души ненавидит его. Недавно до нас дошли слухи, что Ван Ань-ши сложил с себя обязанности министра и назначен теперь судьей в Цзяннинфу. Туда ему не проехать иначе, как по этой дороге. Сотни крестьян из соседних деревень поджидают его день и ночь.

— Они ждут, когда он проедет, чтобы приветствовать его? — спросил Ван Ань-ши.

— Народ ненавидит его, — сказал, смеясь, старый смотритель. — Кто станет его приветствовать! Люди запаслись палками; они только и ждут, чтобы, когда он приедет, убить его и растерзать на куски.

Ван Ань-ши был так встревожен, что не стал дожидаться, пока будет готова еда, а тотчас же вышел и сел в паланкин. Цзян Цзюй позвал слуг, и они тронулись в путь. Они закусили на ходу всухомятку, чтобы хоть как-то утолить голод. Ван Ань-ши больше не выходил из паланкина. Он велел носильщикам и провожатым поторапливаться и двигаться как можно быстрее, направляясь прямо в Цзиньлин, — он хотел скорее встретиться с госпожой У Го. Входить в Цзяннинфу ему было стыдно, и потому они выбрали место для стоянки посредине склона горы Чжуншань[214] и назвали это жилище «полгоры».

Там Ван Ань-ши только и делал, что читал сутры и усердно молился, надеясь искупить этим свои прегрешения. Он был человеком весьма одаренным, и все, что он когда-либо пробегал глазами, запечатлевалось в его памяти словно заученное наизусть. Все стихи, которые ему довелось увидеть по дороге, он запомнил до последнего слова и сам записал их по памяти, чтобы потом показать госпоже У Го. Только тут он осознал, что жестокое наказание, ниспосланное его покойному сыну Ван Пану, было совсем не случайным, и горевал поэтому целыми днями. Его легочная болезнь снова обострилась: ему было трудно дышать, он не пил и не ел. Такое состояние длилось более года — он еле дышал и ждал смерти. От него остались лишь кожа да кости, и он мог сидеть только на подушках.

Однажды госпожа У Го подошла к нему вся в слезах и спросила:

— Что бы вы хотели мне завещать?

— Чувства мужа и жены покоятся на чисто случайной основе, — сказал Ван Ань-ши. — Поэтому, когда я умру, не стоит вспоминать обо мне. Я хотел бы лишь одного — чтобы все мое богатство употребили на добрые дела.