Простонародные рассказы, изданные в столице

И вот однажды любимый сын министра Ван Пан заболел, покрылся нарывами и вскоре умер. Ван Ань-ши очень горевал. Он пригласил известного в Поднебесной монаха, просил провести поминальный пост, который длился семь раз по семь дней, а всего сорок девять, чтобы спасти душу умершего. Ван Ань-ши сам воскуривал благовония и совершал поклонения. На сорок девятый день, в четвертую стражу, когда поминальный обряд подходил к концу, Ван Ань-ши воскурил благовония перед статуей Будды и вдруг упал без сознания на войлочную подстилку. К нему бросились со всех сторон и громко кричали, но он не приходил в себя. К пятой страже он словно бы начал пробуждаться от сна и произнес: «Удивительно! Удивительно!» Ему помогли войти в дом. Госпожа У Го, его жена, велела служанке проводить его во внутренние покои и стала расспрашивать, что с ним случилось.

— Когда я упал в обморок, — сказал со слезами на глазах Ван Ань-ши, — мне показалось, будто я очутился в каком-то месте, напоминавшем дом большого чиновника. Двери были закрыты. Внутри я увидел нашего сына Ван Пана с громадной колодкой, весом примерно в сто цзиней[188], на шее. Он выбивался из сил; волосы у него были взлохмачены, лицо покрыто грязью; кровь сочилась из ран по всему телу. Он стоял у дверей и со слезами рассказывал мне о своем горе. «Ты долгое время занимал высокий пост, но не думал о том, чтобы творить добро, — говорил он. — Ты всегда все делал по-своему и упорствовал в этом; ты вводил закон о ссудах крестьянам под будущий урожай и другие новые законы и тем губил государство, вредил народу. Ропот народный вознесся до неба. Судьи загробного мира все это учли. Увы, у меня земная жизнь оборвалась раньше, чем у других, и мне вменены столь тяжкие грехи, что их не искупить поминками. Тебе, отец, надо бы прозреть своевременно и не быть столь привязанным к богатству и почестям». Он еще не кончил говорить, как дверь открылась и раздался громкий крик. Тут я в испуге очнулся.

— Хотя трудно поверить, что так и было, но не верить тоже нельзя, — сказала госпожа. — Я и сама слышала, как кричали люди на улице — они поминали вас с ненавистью. Почему же вы вовремя не отказались от своих планов? Чем раньше вы это сделали бы, тем меньше проклятий и брани досталось бы на вашу долю.

Ван Ань-ши согласился с женой. Он раз десять являлся к императору с прошением об отставке под предлогом болезни. Император уже слышал, что говорили в народе о Ван Ань-ши, и ему тоже все это надоело. Он удовлетворил его просьбу и назначил его судьей в Цзяннинфу — во времена династии Сун было принято давать министру, уходящему со своего поста, должность в провинции, чтобы он мог там на свое жалованье кормиться в старости, не слишком утруждая себя делами. Ван Ань-ши рассудил, что Цзяннинфу — один из старейших городов в краю Цзиньлин[189], в прошлом столица государей Лючао[190]. Места там цветущие и люди великолепные, там вполне можно спокойно жить. Он был очень доволен. Перед отъездом госпожа собрала головные булавки, браслеты, наряды, а также драгоценные безделушки, которые у нее были припрятаны, — всего на несколько тысяч золотом — и пожертвовала все это буддийским и даосским монастырям на воскурение благовоний и молебны о ее покойном сыне Ван Пане. Выбрав день, супруги расстались с двором и собрались в дорогу. На прощание чиновники хотели устроить им угощение, но Ван Ань-ши, сказавшись больным, не встретился с ними. Был у него приближенный чиновник Цзян Цзюй, который очень ловко умел ему угождать. Ван Ань-ши взял с собой кроме слуг, только этого человека и вместе с семейством двинулся в путь.

От Дунцзина[191] до Цзиньлина можно было добраться водой: Ван Ань-ши не захотел воспользоваться лодкой, которая полагалась чиновникам. Он вышел из дому переодетым в простое платье, выбрал небольшую лодчонку и поплыл на ней вниз по течению реки Хуанхэ с семьей и слугами. Как только они немного удалились от берега, Ван Ань-ши сказал Цзян Цзюю и слугам:

— Хотя я и был министром, но теперь я вышел в отставку и возвращаюсь домой. Если на пристанях, где мы будем останавливаться в пути, кто-нибудь станет спрашивать, кто я, как меня зовут, какой у меня чин и какова должность, ни в коем случае не говорите правды и отвечайте одно — что мы проезжие путешественники. Иначе, боюсь, как бы жители не перепугались, узнав, что у них остановился высокий чиновник, и не вышли встречать нас. Они либо начнут принимать меры предосторожности, тревожиться и приставать с уговорами, что нам не подобает останавливаться на ночлег там, где ночуют простолюдины, или же, наоборот, если до них уже дошли слухи обо мне, они непременно начнут кричать, что мы, как все местные чиновники, вымогаем у народа добро. И если я узнаю, что вы болтаете лишнее, непременно всех накажу без всякой жалости.

— Мы почтительно исполним все, что вы изволили приказать, — ответили слуги.