— Конечно, две наших головы — это очень хорошо. Но две очень умные головы, которые знают все или почти все про историю города и его окрестностей, больше нас в несколько раз, — просто замечательно. Вместе обсудим, решим, что делать. Скажут, ментов вызывать — вызовем.
Успокаивая Лену, я очень надеялся, что ни Блохинцев, ни мой отец не захотят все-таки связываться с милицией. На любом вопросе о себе, любимом, я поплыву. Тога, в комитете, в беседе с Сидором Кузьмичем, мы просто не разговаривали о моем прошлом. К чему, если Прутков и так все обо мне знал. Ну, точнее, Кузьмич все знал о студенте, тело которого я занимаю. А вот если бы он решил уточнить некоторые детали из его прошлой жизни, тут-то он бы и понял, что я не тот Алексей, за которого себя выдаю.
Ровно тоже случится и в милиции, когда они начнут выяснить всю нашу подноготную, начнут с вопросов, какого лешего мы сюда полезли и закончат как минимум уточнением: кто вы и почему так мало помните о собственной жизни?
Хотя… могу списать все на сотрясение, может и прокатит. Но рисковать, в любом случае, не хочется.
Глава 21
— Готова? — вынырнул я их размышлений.
— Готова… — подтвердила Лена. — Меня смущает только одно в этом… неопознанном трупе…
«Надо же, вроде и не смотрела на останки, а как уходить, так что-то увидела», — проворчал я про себя, вслух же спросил:
— Что конкретно? — посветив на тело, уточнил я.
— Видишь ли… — волнуясь, начала девушка. — Человеческая рука при таком падении, как у него… в силу определенных факторов… если, конечно, он именно так упал как и лежит… хотя, думаю, его могли и перенести сюда, поэтому, если предположить…
— Так, стоп! Остановись! Я уже запутался! — окончательно потеряв ход девичьей мысли. — Что с рукой не так?
— Ну, она не должна быть так вывернута, даже с учетом падения, и того что его могли переносить, все равно так не должно быть, — упрямо повторила Лена, словно доказывая что-то сама себе.
— Что именно? — удивился я, еще раз освещая обе руки фонарем. — Руки как руки, ю ну, попорченные, ю конечно. Столько времени прошло, лет тридцать с гаком, не меньше.
— Почему тридцать? — удивилась девушка.
— Ну, труп в форме фрица, война закончилась в сорок пятом. Сейчас у нас семьдесят восьмой, вот и считай. Немцы наш город покинули в сорок третьем, выходит, тридцать пять годков нелюдь тут лежит.
— Получается так… — печально согласилась Лена.
— Так. Ладно, не отвлекайся от темы, что не так с его рукой? И с какой именно? Рука, как рука, даже все пальцы сохранились, удивительно, как крысы их не отгрызли.
— Леша! — воскликнула девчонка. — Фу! Какая гадость.
— Чего гадость-то? Жизнь, — пожал я плечами, продолжая пристально разглядывать обе конечности. Что с ними не так, в упор не пойму.
— Руку ему сломали и вывернули. Ладонь видишь, как расположена? А должна быть наоборот, — Лена замялась, но подошла ближе, присела на корточки и ткнула пальцем в останки. — Видишь?
— Нет.
— Ну, вот же, смотри! Четко видно, что правая рука лежит ладонью вбок. Ее сильно выкрутили, до перелома. Уверена, если ты снимешь с него китель, обнаружишь перелом локтевой кости.
— Но зачем?
— Может, убийца был садист? — предположила Лена.
— Хм, думаешь, ломали при жизни?
— Не знаю, этого я тебе сказать не могу. Мало фактов, это только на вскрытие, думаю, сумеют рассказать.
Я отдал будущему врачу свой фонарь, попросил светить прямо на кисть, присел на корточки и принялся вдумчиво вглядываться.
— Леш, а может, это специально сделали?
— Думаешь, пытали фрица? Потому что враг?
— Может, поэтому, а может, хотели что-то выведать. Хотя, что захватчик может знать о нашей истории? Мы же для них были… были…
— Людьми второго сорта, — подсказал я ответ взволнованной девочке.
— Именно… Знаешь, я их так ненавижу, так ненавижу! Что просто дышать не могу, — вдруг выпалила Лена с такой яростью, что я вздрогнул.
— Лен… ты чего? — почему-то шепотом спросил я. — Война закончилась, да и… — я остановился, не желая продолжать.
— Что я могу знать о войне, да? Маленькая глупая девочка? — Блохинцева горло вскинула голову и выпрямилась. — А вот знаю! Представь себе, знаю! — звонкий девичий голос прозвучал в подземелье, словно набат.
Лена торопливо продолжила, словно боясь, что я её перебью или не стану слушать.