Это немного успокоило Надю. В первое мгновение она подумала, что старший лейтенант посылает Егора нарочно. Потом поняла — больше послать некого: на КП каждый человек был на вес золота, каждый выполнял свое дело, от которого тоже зависел исход боя.
«Береженого бог бережет», — вспомнила Надя любимую поговорку матери и, провожая Егора взглядом, мысленно повторила: «Поосторожней будь!»
Егор бежал, вцепившись пальцами в ремень винтовки, висевшей на плече. Приклад сильно ударял по мягкому месту. Не останавливаясь, Егор поправил винтовку и поднажал. Он боролся с искушением затаиться где-нибудь, переждать, пока стихнет бой.
На просеке, утыканной свежими пнями, обнаружил след «сорокапятки». Колея то скрывалась в огромных лужах, то появлялась снова. Жесткая грязная осенняя трава была примята колесами. След шел то прямо, то вдруг делал замысловатый изгиб — в пелене тумана вырисовывался завал.
Егор увидел убитого и остановился. Покойник был таким же молодым, как и он. Егор узнал этого солдата — они ехали на фронт в одной теплушке. Солдат лежал в неудобной позе, скрючившись, и Егор долго не мог понять, куда попала пуля. Увидел еще не засохшее кровавое пятнышко на груди и зябко повел лопатками.
Убитые стали попадаться все чаще и чаще. Егор старался не смотреть на них, даже зажмуривался, когда пробегал мимо.
Пахло порохом. Прижатый туманом, пороховой дым стелился по земле, цеплялся за кусты, и трудно было определить, где дым, а где туман.
Возле дерева, привалившись к стволу спиной, стонал раненый. Около него хлопотала сандружинница — та самая девушка, которая задела Егора локтем.
— Эй, солдат! — крикнула она. Егор остановился, она попросила: — Помоги-ка!
Боец был ранен в бедро. Стараясь не смотреть на рану, Егор послушно исполнял то, что требовала сандружинница. Ловко разрезав штанину, девушка достала из брезентовой сумки йод, вату, марлевые салфетки и стала бинтовать рану. Лицо бойца было восковым, глаза закрылись, и если бы не стон, то Егор, наверное, решил бы, что тот мертв.
— А ты тут чего делаешь? — вдруг спросила сандружинница.
— Сорокапятчиков ищу, — ответил Егор.
— Они там. — Сандружинница показала рукой на видневшийся в тумане перелесок.
— Знаю. — Егор объяснил ей, что он идет по колее.
Сандружинница пожелала ему побыстрее найти сорокапятчиков и снова склонилась над раненым.
Пробежав с полкилометра, Егор услышал осипший голос и обрадовался: это ругался Рыбин. Егор поднажал и через несколько секунд увидел «сорокапятку» Она стояла скособочившись, увязнув одним колесом в яме, наполненной до краев густой грязью. Солдаты пытались вытащить пушку, но она засела прочно.
— Рыбин! — крикнул Егор и почувствовал — улыбается.
— А-а… — Ефрейтор мельком взглянул на него и — так показалось Егору — совсем не удивился. — Помоги-ка пушку вытащить.
Егор нажал плечом. «Сорокапятка» слегка шевельнулась, грязь приподнялась вместе с колесом.
— Еще чуть-чуть, — одобрил Рыбин. — Взяли!
Пушка сдвинулась. Грязь чавкнула, освободив колесо; в образовавшуюся яму полилась мутная вода.
Рыбин вытер рукавом шинели пот с лица и сказал, обращаясь к артиллеристам:
— К тем кустикам гоните. Оттуда и ударим!
Появился Фомин:
— Привел коней!
— Где тебя черти носят? — заорал Рыбин.
Фомин попятился.
— Задержка вышла, Лексей. Вплавь переправляться пришлось. Одна кобыла чуть не утопла.
— У тебя всегда что-нибудь… — проворчал Рыбин, остывая.
— Обыкновенно, — согласился Фомин. — Механизм и тот порчу дает, а конь — животное.
— А раньше говорил что?
— Что?
— «Конь надежнее», — передразнил Рыбин. — Держи, старый, коней наготове — мало ли что.
— Не сумлевайся, Лексей, — отозвался Фомин и заторопился в лес, сшибая кнутовищем с кустов еще не опавшие листья.
Когда немецкие пулеметы смолкли, Рыбин сказал, повернув к Егору разгоряченное, в пороховых потеках лицо:
— Я же говорил — не успеешь добежать. А теперь и докладывать не надо — старший лейтенант сам убедился, что приказ выполнен.
Несколько минут было тихо — только хлопали одиночные выстрелы да изредка начинали тарахтеть и тут же захлебывались автоматы. Потом прокатилось «ура!», и Егору почудилось: земля под ним мелко-мелко задрожала.
— Сейчас братва даст им прикурить, — сказал Рыбин.
Егор рванул с плеча винтовку, но Рыбин скомандовал:
— Отставить!
— Почему? — удивился Егор.
Рыбин объяснил:
— У командира роты надо спросить разрешения. Ты ведь при КП состоишь.
Туман рассеивался. Отрываясь от земли, поднимался к верхушкам деревьев, растворялся в воздухе. Снова пошел дождь — мелкий, противный. Дымились немецкие дзоты с развороченными амбразурами. Пулеметы с нерасстрелянными, бессильно свисавшими лентами завалились набок, уставившись тонкими стволами в землю.
Рыбин положил руку на еще не остывший ствол «сорокапятки», сказал задушевно:
— И на этот раз не подвела. Спасибо тебе, старушка!
— Не прибедняйся, Лексей, — запротестовал Фомин. (Он снова появился из леса.) — Твоя тут главная заслуга.
— Брось! — возразил Рыбин, хотя и был польщен.
— Вот те крест, Лексей! — вскрикнул Фомин.