Простая формальность

Вот почему в восемь ноль-ноль он обнаружил, что ноги несут его к Пятьдесят шестой улице, где к его услугам было полдюжины уютных маленьких ресторанчиков с мягким светом — идеальная обстановка, если обедаешь в одиночестве, — в которых всегда имеется выбор сытных и обильных европейских блюд.

Впрочем, со вздохом признался он, это все отговорки. Он растолстел, потому что переедал. Таковы факты. И нечего себя обманывать. У него пагубное пристрастие к еде. Из всех вредных привычек эта — самая жестокая, потому что удовольствие, с ней связанное, так быстротечно. Наркоманам и пьяницам куда легче. Разок укололся — и тебе обеспечено несколько часов эйфории, выпил несколько рюмок, а радости на целый вечер. Тогда как обжора испытывает удовольствие только пока жует. До того и после его мучает, попеременно, адское чувство вины и навязчивое желание снова поесть.

Он был не так уж голоден, когда заказывал ужин себе и Нэнси. И попросту сыт, когда чуть позже решил поужинать во второй раз. Но ему безумно захотелось посидеть в ресторане, среди всех этих восхитительных запахов, и чтобы его обслуживали, и, главное, опять жевать и глотать!

Единственным утешением в этом позорном возврате к привычке съедать по два ужина за вечер было то, что в целом мире никто об этом не знал. Разве что Синтия, как когда-то Мэрион, наняла сыщика следить за ним. Он представил себе машинописный отчет о его, Клэя, гастрономических излишествах на столе какого-нибудь жалкого, жующего резинку клерка. Представил, как Синтия читает этот отчет. Нет, слишком неправдоподобно. Устраивать слежку, тратить время, силы… Кроме того, это доказывало бы, что он ей не совсем безразличен, а это уже из области фантазии. И раз она поклялась ни при каких обстоятельствах не уходить от него, для чего ей было бы все это затевать?

Какая глупость, что он на ней женился! Зачем вообще нужно было жениться? Пояс брюк глубоко врезался в живот, стало больно. Незаметно он запустил руку под пиджак, расстегнул брючную пуговицу и про себя взмолился, чтобы не раскрылась молния. Сразу почувствовал облегчение, но теперь и речи не могло быть о том, чтобы идти пешком. Только такси, и срочно возвращаться домой.

Швейцар сказал, что одна из его падчериц дома. Клэй удивился — которая из двух? Почему вдруг? Обе не очень прижились в Хоуп-Холле: Сара потому, что плохо училась и все время влюблялась; Бет потому, что постоянно всем грубила. Из них не получались порядочные девушки. Почему? Очень просто — мамаша у них непорядочная.

Он вставил ключ в дверь и открыл ее. Горели лампы, гремела дискомузыка — однообразная, ухающая, отвратная, — так что все вокруг дрожало. Даже хрустальная люстра под сводчатым небесно-синим потолком в прихожей слегка раскачивалась. Разозлившись, он устремился к библиотеке, где стоял проигрыватель. Если возмущенные соседи звонили, чтобы положить конец безобразию, Бет — а это, как пить дать, Бет, Сара не осмелилась бы вести себя так беспардонно — наверняка никаких звонков не слышала.

Когда он входил в библиотеку, он заметил, как приоткрылась кухонная дверь. Он задержался на пороге — чуть дольше, чем следовало.

Из-за двери выглянула Бет, она вызывающе усмехнулась, а потом проследовала через весь холл в свою спальню.

Она была голая. В чем мать родила — сияющее стремительное белое тело с маленькими упругими ягодицами, по спине рассыпались длинные, разлетающиеся на ходу шелковистые волосы, грязные маленькие ступни бодро шлепают по ковру. Бледная, даже как будто с перламутровым отливом фигура на фоне терракотовых стен.

Быстрая. И юная — юная!

Он стряхнул оцепенение. Музыка — сначала выключить музыку. Он быстро вошел в библиотеку и так яростно нажал на кнопку, что сдвинул проигрыватель с места. Музыка прервалась с шипением; хорошо если повреждена пластинка, а не игла. В воздухе еще стоял запах марихуаны, повсюду журналы, пластинки, книги — только какая-нибудь ненормальная могла все это устроить. Кто? Кто-нибудь из этой троицы. Бумаги, в основном счета, были разбросаны на секретере, за который Синтия уплатила (ну, не смешно ли!) десять тысяч долларов на распродаже антиквариата. Горели и настольные лампы, и верхний свет.

Он нагнулся подобрать с пола пластинку. Молния расстегнулась, и брюки сползли. Быстро, стыдливо он подтянул их, застегнул тугую пуговицу и подумал, как хохотала бы Бет, увидев, что у него свалились брюки. Тут он представил себе ее лживые зеленые глаза, гладкий белый животик, прямые развернутые плечи. Его член под белыми трусами просунулся сквозь все еще не застегнутые брюки. Он с нежностью посмотрел на него. Даже шесть тысяч сожранных калорий не могли его утихомирить.

Бет не должна была выходить из кухни. Заметив его в холле, она могла высунуть голову и попросить принести халат. В конце концов могла подождать, пока он уйдет, а уж потом пройти в свою комнату. И вообще, могла бы не усмехаться так нагло.