Простая формальность

Клэй оплатил мальчикам билеты до Бока-Ратона, чтобы они не беспокоили Мэрион из-за денег и побыли рядом с ней, пока она дежурит в больнице. Синтия поехала с Клэем, когда он повез их в аэропорт.

— Не забудьте купить цветы и отнести в больницу, — обеспокоенно сказал Клей. — И передайте матери, что если ей что-нибудь нужно, пусть позвонит, я сделаю.

Оторвав глаза от шоссе, он посмотрел на своих отпрысков — убедиться, что они его слушают.

Они сидели молча, с замкнутыми, сосредоточенными лицами. В тишине Синтия слышала дыхание Лэнса.

— Чуть не забыл. Эту записку приложите к цветам. — Он вытащил большой конверт и передал его Джеральду.

— Что там написано? — поинтересовалась Синтия.

— Ничего особенного, все, что полагается в таких случаях, — пробормотал Клэй.

Она перевела взгляд на Джеральда. Его бледные губы были запечатаны крепче, чем конверт. Доверить ему послание — все равно что в землю закопать.

Клэй грустно смотрел вперед на дорогу, держа руль обеими руками. Щеки у него обвисли. Она знала, что он чувствует себя обделенным и охотно поехал бы с мальчиками, чтобы поддержать Мэрион в трудную минуту. Хэнк был его соперником и превосходил его по всем статьям, но это не мешало Клэю восхищаться им. Об этом никогда не говорилось, но Синтия и так знала.

Он пять раз звонил Мэрион из дома, но неизменно попадал на «этого проклятого японца», который отвечал, что Мэрион не хочет ни с кем говорить.

Не думая о том, что делает, Синтия положила руку ему на бедро. Может, она хотела утешить его. Может быть, теперь, когда девочки опять уехали в школу и она осталась одна, он был ей нужен. Кто знает, почему внезапная симпатия или потребность в ответном чувстве вдруг пробуждается и завладевает нами? Но ему ничего этого не было нужно. Он так резко отдернул ногу, что чуть не потерял управление машиной. Мальчики, конечно, заметили.

Когда они вернулись домой, Клэй сразу ушел в библиотеку и включил телевизор, но без звука. Он даже не потрудился зажечь свет.

Приготовив две порции виски с водой, Синтия пришла к нему в библиотеку. Она протянула ему бокал и села в темноте рядом с ним на кожаный диван. Промелькнули три рекламных ролика.

— Клэй, хочешь… ты не возражаешь, если я уеду в Велфорд на пару дней?

— Не возражаю.

— Можно взять машину?

— Пожалуйста.

— Я не поеду, если ты против.

Он встал, зажег лампу и подошел к телевизору включить звук. На его величавом, как у президента, лице появились мешки и складки. Плечи ссутулились, а безвольно опущенные руки казались длиннее, чем раньше.

Ей было невыносимо видеть его таким.

— Клэй, скажи хоть что-нибудь. Поговори со мной!

Он устало опустился в кресло и скинул ботинки. Потом ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки. Наконец посмотрел на нее. Глаза сверкнули, как два крохотных синих стеклышка.

— О чем?

Глава шестнадцатая

Господи, до чего я сам себе противен, подумал Клэй. Без конца повторяя про себя эти слова, он шел по Пятьдесят шестой улице, где надеялся взять такси. Хотя следовало бы пройтись до дому пешком, упрекнул он себя. Потратить хоть часть из тех шести тысяч калорий (если не больше), которые он потребил.

Шесть тысяч. С ума сойти!

Так он обжирался только сразу после развода с Мэрион. Неужели это означает возврат к прошлому? Конечно. Но он в состоянии остановиться, вырваться из порочного круга обжорства, ненависти к себе из-за этого обжорства и снова обжорства. Нужно только проявить силу воли. Во всяком случае сегодняшнее — это скорее отклонение от его обычных правил, а не норма.

Вообще-то в том, что он переедает, виновата больше всего Синтия. Если бы она во второй раз за последние две недели не отправилась в Велфорд, он не почувствовал бы такой унизительной потребности в женском обще стве и не пригласил бы Нэнси Крэмер поужинать с ни И если бы у Нэнси не было в восемь часов урока французского, им не пришлось бы ужинать в половине седьмого в ресторане Шрафта. Если бы Нэнси не разговорил; его и не вытянула из него, в какой ад превратилась его семейная жизнь (при этом Нэнси с трудом скрывала свой восторг), он не чувствовал бы такого уныния, когда рас целовался с ней на прощание без пяти восемь на Пять десят девятой улице и не начал бы гадать, что же ему, несчастному, делать до одиннадцати, когда наконец м эжно будет лечь.

К сожалению, он не мог отправиться на ночь глядя к Сэнди Имис. Пока Синтия была в Палм-Спрингсе, тихая привязанность Сэнди к нему вдруг превратилась в яростное, всепоглощающее стремление выйти за него замуж. И в результате — неизбежные истерики, слезы и, прямо скажем, ненависть. Все это было ужасно, он не хотел с ней расставаться. Если бы не смерть Хэнка, которая на время заслонила все остальное, он и сейчас таскался бы к Сэнди, клянчил, чтобы она подарила ему еще немного ласки, разрешила бы хоть изредка приходить в ее ужасную, заставленную цветами квартиру.