– И вот, ты был женат на женщине, которой хотел подарить весь мир и которая терпеть не могла то, что ты обожаешь. Твою гонку за адреналином. Я по себе знаю, что адреналин сильная штука. Когда мне было двадцать, я бегала марафон и попробовала, что это такое. Стефани стала отстраняться от тебя. Но вместо того чтобы пойти ей навстречу и как-то изменить свою жизнь, ты продолжал делать свое. Что же насчет твоего сына…
– Что насчет него? – резко спросил Натан.
Элла знала, что давит на него. Тема Карсона была очень болезненной, но она хотела вызвать реакцию. Только так она поймет, каков этот человек на самом деле. И еще она хотела, чтобы он поделился с ней тем, чем отказывался делиться Дэмьен. Своим горем.
– Я уверена, ему нужно было твое внимание. Чего бы он ни сделал…
– Хватит, – глухо сказал Натан.
Она замолчала. Между ними повисла тишина. Его руки сжались в кулаки, а нога под столом задергалась. Его взгляд упал на диктофон.
– Эта штука еще работает?
Элла взглянула на приборчик у себя в руке. Электронные цифры бежали.
– Да, а что? Ты не хочешь слышать то, что я говорю? Потому что у меня есть теория. Ты пригласил меня, чтобы я написала статью о твоей тихой простой жизни. Жизни без рисков и адреналиновых пиков. Ты хотел показать Стефани, что можешь быть таким, как ей нужно. Ты думал, если она прочтет твою статью и увидит тебя тут, таким, то вернется к тебе. Я угадала?
Натан даже не моргнул. Элла открыла рот, чтобы продолжить, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, Натан выхватил у нее диктофон, выключил и швырнул на стол.
Элла уставилась на свою опустевшую руку.
– Больше никаких вопросов.
– Разве я здесь не для этого?
– Я не приглашал тебя интервьюировать меня. Я пригласил тебя поужинать.
Хотя это он сам и предложил ей продолжить запись, она решила не напоминать об этом. Он не отрывал от нее взгляда, и, вздохнув, она убрала диктофон. Натан шумно выдохнул.
Но не отвел от нее глаз.
– Спасибо, – сказал он, поднимаясь. – А теперь давай есть. Я не хочу разогревать стейки заново.
Глава 16
– Можно задать тебе личный вопрос? – спросил Натан.
Они поужинали и перебрались в кухню. Натан споласкивал посуду, а Элла ставила ее в посудомойку. Он не хотел, чтобы она помогала убираться, но она настояла. Он готовил ужин, а она должна была сделать хотя бы это. После похода она была зверски голодна. Она мгновенно проглотила свой стейк, и они выпили бутылку бургундского. Возможно, ей не стоило пить второй бокал, и не только потому, что предстояло возвращаться в отель по узкой петлистой дороге в темноте. Скорее она искала для себя повод задержаться подольше, чем было необходимо из рабочих соображений.
– Да, конечно. – Элла ставила приборы в специальную корзинку, следя, чтобы вилки стояли зубцами вниз.
– Это про Дэмьена. Как он относится к твоей потере памяти.
– Я думаю, он злится на меня, – вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать. Она нервно засмеялась. До нее дошло, что ее ответ точно совпадал с предположением, которое она сделала про Натана со Стефани.
Натан поднял брови:
– Он сам тебе так сказал?
– Я чувствую. – Дэмьен себе такого бы не позволил. – Как он на меня смотрит. Мне все время кажется, он пытается вычислить, что я собираюсь сделать. Он стал… – Она осеклась на половине фразы и улыбнулась, осознав, что собиралась сделать. Что она делала. Чтобы отвлечься и больше ничего не сказать, она поправила бокалы в верхнем уровне посудомойки. Последнее, что она должна была делать во время работы, – это жаловаться на своего мужа. Да к тому же другому мужчине. Да еще тому, кто очень ей нравился.
Но если быть честной, последние три месяца она действительно ощущала себя обрывком кода, который Дэмьен встраивает в апгрейд своей программы. Как он будет себя вести? Обрушит ли всю систему? Нарушит ли работу программы?
Натан терпеливо ждал.
– Понимаешь, мне не так грустно и больно, как ему, – попыталась она объяснить. – Трудно ожидать этого от меня, если я не помню того, о чем надо грустить. А он думает, что я легко отделалась.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне кажется, он думает, я нарочно заблокировала свою память.
Натан казался заинтересованным.
– А так можно?
– Подсознательно, да. Я много читала об этом, пытаясь разобраться, что происходит. Мозг блокирует воспоминания или часть воспоминаний, или даже меняет их, когда человек не может выносить трагедию. Я так поняла, что если я буду больше об этом говорить и погружусь в привычную обстановку со знакомыми людьми, то моя память вернется. Но штука в том, что ничего из моей беременности не кажется мне знакомым – ни одежда, ни детская, которую я не успела докрасить, ни медицинские отчеты о моих проверках и об аварии, ни даже счета, которые мы оплатили. Все это как будто не мое.
– Это тяжело. Я помню такое с Карсоном. Оплачиваешь больничные счета и видишь сверху его имя. И понимаешь, что его нет и я его никогда не увижу. И такого было много, разного. Хуже всего было складывать в коробки его одежду и любимые игрушки. – Он издал тяжелый вздох. Элла коснулась его руки.