Прошлое и пережитое

1923–24 и 1924–25 учебные годы я провёл в Ярославле. Неожиданно были извещены, что техникум распускается. Четвёртый курс будет в четвёртом курсе Ярославского техникума, все остальные оставлены в Ростове в педагогическом училище, организуемом на базе техникума. Начались безуспешные хлопоты, чтоб были объединены техникумы полностью. Удалось отстоять только третий курс. Но и то некоторые не могли воспользоваться этим, потому что родителям пришлось бы содержать детей вне дома. А время было очень трудное, была довольно порядочная безработица, НЭП расцвёл, деньги стоили очень дорого. Как ни трудно было моей семье содержать меня в Ярославле, но доучиваться было необходимо, ведь оставался последний год. И вот собираю немудрёный скарб в деревянный сундук, который мне выдал Д. А. Ушаков из музейного хозяйства. Он тяжёл, но удобен и вместителен. Поздно, за полночь, иду по тёмному Ростову на знакомый вокзал. Поезд приходит рано утром, кроме меня на вокзале коротают время и другие пассажиры, близких знакомых нет. Тогда ещё сохранилось разделение на первый класс с рестораном и столиками и третий класс, где был буфет и стояли скамейки. Но если были свободны столики, а поздно ночью они всегда были, из первого класса не выгоняли, существовали ещё начатки демократии.

Приехал в Ярославль рано утром и в Губпрофцентр, за получением места в общежитии. Я не хотел жить у родственников. Бабушка сдавала комнату и на это жила, тётя Аня хотя и жила в собственном доме и места там хватило бы, но это было в Тверищах за Волгой. С тётей Грушей, хотя она жила только со взрослым сыном, не было таких отношений, и она не пригласила.

Но место в общежитии дали. Это был купеческий двухэтажный особняк с пустым двором, заросшим жалкой травой и хорошими деревьями по границе владения. Дом находился на улице Свободы. Как и подобает особняку, комнаты были все очень большие, санитарный узел общий, кухня общая с громадной плитой и кубом для кипячения воды. В комнатах стояли только койки в ряд, разделённые тумбочками. Один длинный стол со скамейками с обеих сторон. На этом столе питались, занимались, готовясь к занятиям, главным образом только в том случае, если надо было писать или составлять конспект. Когда дело ограничивалось чтением, то это происходило прямо на койке.

Что было совершенно замечательным, не было никакого воровства, правда, и воровать было нечего, разве только с голоду продовольствие, которое водилось у студентов, связанных с родителями, живущими в деревне. Но нам, горожанам, приходилось очень туго. Существенно, что я имел всегда в достатке и часто делился с товарищами, – это был чёрный хлеб. Директор Ростовского музея Д. А. Ушаков получал в Ярославле академический паёк. Чтоб ему не ездить, делал это я. Всё из пайка я должен был привезти ему в Ростов, а в мою пользу бесплатно оставался пуд ржаной муки. По договорённости этот пуд ржаной муки я доставлял бабушке, и она пекла мне хлеб. Свежий и тёплый, он был очень вкусен, и мои друзья, ребята, весьма были довольны, когда я раз в неделю притаскивал в мешке три ковриги не менее чем по два килограмма в каждой. А ещё было самым доступным пшено. Кашу варили очень крутую, смазывали её льняным маслом, а когда его не было, ели просто так, как хлеб, но надоедала она быстро, не как горячая, только что с пару картошка. Мяса и масла было в обрез, а о сливочном масле и не мечтали. Вместо чая заваривали “напиток”. Это обжаренные овощи с экстрактом вкуса малины, груши или какие другие, перемолотые и спрессованные в бруски. Сахар также был на экономии.

Учиться ходили примерно минут за 20 в центр на Ильинскую площадь по бульвару. Это было старое трехэтажное здание с гулкой чугунной лестницей, широкими коридорами и довольно большими классами с необычайно мрачной грязно-серой окраской, то ли от времени, то ли от казёнщины.