Прошлое и будущее

Итак, мы прибыли в Дорваль — только что отремонтированный, сияющий новизной аэропорт. Это было в 1948 году. Едва сойдя с трапа самолета, я понял, что неплохо бы оказаться у теплого камелька, потому что нас тут же сковал непривычный холод, такой, что застывали все члены, и хотелось немедленно сесть в самолет и уехать в любой конец света, лишь бы там было тепло. Но уже на иммиграционном посту начали согреваться. Primo [30]— потому что канадцы неплохо умеют обогревать помещения, secundo [31]— потому что нас очень тепло приняли. «Вы французы, из Парижа?» Уж мы-то точно были французами из Парижа, хотя на самом деле даже французы из самой глубинки, которые никогда не были в столице, обычно утверждают, что они из Парижа — это как-то более престижно. Нами сразу занялись Рой Купер, импресарио, с которым мы должны были работать во время пребывания в Канаде, и хозяева кабаре «Латинский квартал», месье и мадам Лонгтен. Эти двое, как мне говорили, прежде чем открыть свое заведение в западном районе Монреаля, в самом центре английского квартала, были лирическими певцами. В машине было тепло — ну просто мечта поэта! Ведь во Франции в те времена печка в машине считалась большим расточительством. Нас отвезли в туристическую гостиницу на углу улиц Шербрук и Маунтейн, находившуюся в двух шагах от места, где мы должны были давать по два выступления за вечер. Две недели превратились в четыре, поскольку даже в наш первый вечер зал был переполнен: весь Монреаль явился посмотреть на протеже Эдит Пиаф. Это магическое имя гарантировало высокий уровень мастерства. Там были исполнители песен на французском языке, композиторы, поэты, люди с радио, пресса, само собой разумеется, и, что нас больше всего радовало, целый выводок очаровательных девушек, одна краше другой. В нашем выступлении чередовались лирические и джазовые песни, что было новшеством для Франции, но в Канаде — делом обычным. Во Франции тогда не понимали разницы между Канадой и Квебеком, поскольку де Голль еще не успел выступить с лозунгом: «Да здравствует свободный Квебек!» Мы отпели свои пятьдесят пять минут, и с каждой песней публика принимала нас все лучше, атмосфера к концу выступления была накалена до предела. Впервые французские певцы исполняли что-то, кроме традиционных песен, привезенных из Франции Андре Дассари и Жоржем Гетари. Мы же были по духу ближе к Шарлю Трене и некоторым американским исполнителям. Аплодисменты были такими громкими и долгими, что нам с трудом удалось покинуть сцену. Я весь взмок, рубашка стала похожа на половую тряпку. После первого шоу нас буквально разрывали на части, приглашая к каждому столику. За один вечер мы познакомились со сливками всего франкоговорящего общества страны. Нас никогда в жизни так не принимали! На следующий день, ближе к полудню, — небольшая пресс — конференция. Я говорю небольшая, но на ней присутствовали представители всей франкоговорящей прессы. С нами такое случалось впервые. Но не стоило этого демонстрировать, тем более что пришлось отвечать на десятки вопросов — о нас, о Франции, об Эдит Пиаф… Больше всего нас удивил такой вопрос: «Что вы думаете о Канаде?» Эй, эй! Ребята, подождите! Мы только что приехали, дайте осмотреться, прежде чем о чем-то судить. Вначале мы часто повторяли за ними вопросы вслух, потому что местный акцент непривычно резал слух. Но вскоре привыкли и даже стали находить в нем своеобразный шарм.

На следующий день заботу о нас взяло на себя семейство Дейглан. Отец, выходец из Франции, был знаменитым и признанным композитором, мать, Жанина Сюто — известной актрисой, а дети — симпатичными молодыми людьми. Между нами завязалась дружба, и мало — помалу семья Дейглан ввела нас во влиятельные круги Монреаля. Там мы познакомились с молодыми красотками, что в значительной мере увеличило нашу привязанность к стране. За нами довольно быстро закрепилась слава бабников. Доказательством служит то, что Сюзанна Эвон, в то время бывшая немного ханжой, когда ее спрашивали о нас, делала вид, что с нами не знакома, боясь, что это повредит ее репутации.