Прощай, Ариана Ваэджа!

Оставив в хибаре туесок с ягодой, дед прихватил с собой тачку, легонько докатил ее до расщелины да и подтянул тяжелое тело незнакомца. Малость пришлось поднатужиться, да куда без этого одному-то? Когда грузил, приметил, что чуть в стороне, зацепившись за камень, плавают два вещмешка. Странно, что их было два, а человек — один. Это наводило на мысли… Но ничего не оставалось, как только подоткнуть их под голову незнакомца. И обратил внимание еще и на то, что оба мешка были совсем хилыми, видно, их хозяева давно уже как путешествуют.

Так и пыхтел потихоньку, толкая колесо по чуть заметной тропинке через пролесок к своему «терему». А дотолкал — осторожно перетащил тело на доски, покрытые сухими ветками, а сверху — тряпьем, много чего от Елены осталось…

У незнакомца, всю дорогу не издавшего ни звука, верно, в крепкое забытье впал, чуть задрожали веки. «Слава Богу, еще не помер!» — подумал старик. Он подцепил из маленькой деревянной кадки, прикрытой досочкой, черпачком немного воды и приложил его к воспаленным губам. Человек пошевелил ими, видимо, почувствовал влагу, и сделал пару глотков. Кто его знает, сколько пролежал в воде, запрокинув голову, а значит, и не в силах дотянуться до нее?

Не то вода, не то смена обстановки сделали свое дело. Незнакомец открыл глаза.

— Ты кто ж будешь, мил человек? — спросил его старик.

— Я… я… Иваном меня зовут…

— Как хорошо! — заметил хозяин. — Иванов я люблю, был у меня брат Иван…. — но тут осекся, что ж, мол, сегодня вспоминаю лишь об умерших… с другой стороны, а кто ж живой — только он — Архип, сын известного золотодобытчика Пантелея Прокопьевича Сыромятина.

— А по батюшке тебя как, друг мой Иван?

— Викторович… по батюшке… Сибирцев… — и замолчал, почувствовав, что больно много сил потратил, больше чем надо.

— Значит, из наших, коль Сибирцев, — заметил дед. — А раз так, то здоровьем должен быть крепким… Я вот сейчас чайку на травах заварю да земляникой угощу свежей… Если б не пошел за ней, глядишь, так бы и не повстречал тебя…

Последние слова он говорил уже себе под нос, когда вышел из «терема» к небольшой полянке, где и собирался разжечь огонь. Была у него такая привычка — разговаривать с собой. А что делать, если Елена покинула его, ну, а с кем другим он и не хотел якшаться, раз в лес от них ушел.

* * *

Солнце клонилось к закату, когда Иван Викторович напился вволю ароматного настоя из ромашки, душицы и мяты, а потом и полакомился земляникой. Может, свежая ягода и сотворила чудо — с глаз сошла затуманенность, на щеках появился живой румянец… Смог пошевелить затекшими без движения руками… ну, а ноги… что ноги — дойдет и до них черед!

Старик как смог, стянул с него лишнюю одежду, чтобы обсушить ее на солнце, и прикрыл грудь военной шинелью. И откуда только ее раздобыл? А на ноги бросил полушубок, видно, сам любил держать их в тепле.

— Ну как, Иван? Полегчало?

— Да… немного, — тихо промолвил тот.

«Полегчало, но не совсем», — подумал дед. А вслух произнес:

— А я дед Архип…

— А по батюшке? — спросил тот.

— Батюшки мово давно нет в живых, а звали его Пантелеем… Нет, сынок, ты лучше меня просто дедом Архипом зови.

— Хорошо.

— Я вот тебе в котелке скипятил бульон из сушеной дичи… Нако, попробуй немного, надо сил набираться…

И он протянул Сибирцеву свое любимое лакомство из заячьего мяса с кореньями и травами, испускающее фантастический аромат.

О-о-о! — потянул носом Сибирцев. — Это получше фирменных блюд самых лучших санкт-петербургских ресторанов!

А про себя подумал: «Ну и занесло меня — вспомнить именно сейчас, когда нахожусь неизвестно где, да еще и в лежачем состоянии, именно о ресторанах!» и сменил тему разговора:

— А где мы сейчас находимся?

— В Пермской губернии… В Чердынском уезде… А точнее, у меня в гостях!

— А что это за город или селение?

— Это моя личная вотчина… здесь на стоко верст нет ни одного селения…

— Так ты живешь один?

— Получатся… так.

— А как же я выберусь отсюда в Пермь… да хотя бы в Чердынь?

— Отсюда на ногах выбираются, — заметил дед, — а ты еще на них не встал… Смотрю, ни разу не пошевелил ими… Отлежаться тебе надо, Ванек, а потом уж и думать, куда идти.

В ворчливой интонации старика чувствовалось нежелание покидать свою вотчину — уходить отсюда хоть в Пермь, хоть в Чердынь… Так что Сибирцев не стал перечить старому и замолчал.

Перед сном, а старик ложился вместе с сумерками, он зажег какую-то лучину и помахал ею по углам, словно отпугивая духов:

— Эт я от мошкары, иначе загрызут…

Потом он плотно закрыл полог. Над «теремом» повис самый счастливый вечер из жизни Сибирцева — он заново родился. Надо же, потерял всякую надежду на то, что кто-то найдет и вот — дед Архип… Бог с ним, что старик-отшельник, да хоть лесной разбойник или черт лысый, главное — живая душа.

* * *