Проша

— Слушай, чего так — на ходу? Пошли к нам, там спокойно все и обсудим. Чайку попьем. А? Мы только с Ксюхой объявление возле сторожки повесим — и двинемся. Ну что, идет?

— Ладно. — Андрей по прозванью Валет поглядел на часы. Давайте, по быстрому, а я вас тут подожду.

Папа кивнул, они с Сеней ускорили шаг, быстренько прикнопили объявление и вернулись к поджидавшему их Андрею. Тот, по-видимому, успел переговорить с коренастым, который по-прежнему этаким живым изваянием торчал на крыльце. Окинув их пристальным взором, коренастый наконец скрылся в доме. А у забора маячил Мамука, который, завидев Сеню, со всех ног кинулся к ней.

— Послушай… — от волнения его акцент сделался гораздо заметнее. Помнишь тот день, когда вы приехали? Ну, когда мы познакомились?

— Помню. И что? — она старалась говорить самым независимым тоном, хоть на душе было мерзко — украденный сверток так и маячил перед глазами.

— А на другой день я к вам на велосипеде заехал. Помнишь? — он умоляюще глядел на нее, от былой его снисходительности не осталось следа.

— Ну, помню. Дальше-то что?

— У меня был сверток. Пакет такой целлофановый… На багажнике. Ты не видела? Ну, пакетик этот, синий с красным. А?

— А что? — самым небрежным тоном спросила Сеня и принялась ковырять землю носком сандалеты — только бы не глядеть на него, только бы он не заметил её смущения…

— Этот сверток… ну… папа просил на станцию отвезти. Надо было его… в общем, неважно! Он пропал. Я все обыскал, но он как сквозь землю… Я сначала с Костиком на пруд поехал — перед тем, как ехать на станцию. Гляжу — его нету. Может, по дороге обронил? Ты не видела?

Только тут Сеня заметила, что Мамука бледный какой-то и вроде бы похудел. Ногти на толстых коротких пальцах обгрызены до крови, на лбу капельки пота. Сене его стало жаль.

— Нет, не видела. А что, там было что-то важное? — вскользь поинтересовалась она.

— Очень важное! Для отца. Я не знал! И он… он… — но Мамука недоговорил, поперхнулся. Отчаянно махнул рукой, закашлялся. Поднял глаза. — Ладно. Передай своему брату, что я на озеро не поеду — меня из дому не пускают.

Он повернулся и поплелся к дому.

«Еще один пленник!» — подумала Сеня, и ей стало совсем тошно.

Дама в шляпке, прикрывая глаза ладонью, — прямо в лицо било солнце, крикнула гортанным голосом:

— Мамука! Иди сюда! Последи за Лаличкой! Не могу больше — голову печет…

Экая цаца! Это в шляпке-то голову ей печет! Сеня фыркнула и проводила взглядом удалявшуюся фигурку Мамуки. На душе у неё кошки скребли, словно кто-то царапал внутри острыми ранящими коготками — и вот тут она вспомнила об угрызениях совести… Какая точная фраза! И в самом деле — будто тебя разгрызают… И насколько же эти терзания превозмогали минутное удовольствие от обретения треклятого свертка!

«Надо что-то делать! — Сеня припустилась вдогонку за папой. — Надо мальчишке помочь! И вовсе он не такой уж противный. Жалко его… И что скажет Проша? И где-то он? Ох, беда!»

Наконец добрались до дома, и мама усадила мужчин пить чай. А сама позвала Сеню сажать салат — бабушка таки настояла! Со своей грядки Сеня не могла услышать ни слова из разговора, шедшего на веранде, и это было паршиво — она чуяла, что съемка, заказанная отцу, каким-то образом связана с исчезновением конверта с фотографиями.

Широко распахнув калитку и бодро помахивая объемистыми пакетами, явился дедушка.

— Люди! Я вам гостинцев привез!

Сеня кинулась деду на шею, мама отобрала у него сумки и повела к столу. Заметив Валета, дед помрачнел, но поздоровался с ним как ни в чем не бывало, обнял зятя и принялся за еду. У деда был диабет и ему нужен был строгий режим питания — есть полагалось часто и в строго определенное время.

— Вот, Мосина, я тебе сладенького привез, — шепнул дед ей на ушко, чтобы никто не расслышал. — На-ка вот, к себе унеси…

Дед частенько баловал внучку сладостями тайком от бабушки. Зная, что диабет — болезнь наследственная, да ещё особо цепляется к любителям сладкого, баба Инна следила, чтобы Сеня со сладким не перебарщивала. А та его страсть как любила!

Сеня кинулась к себе в комнату прятать гостинец: коробочку клюквы в сахаре. Вернувшись, Валета уже не застала — он ушел, а дед напал на зятя с расспросами.

— Ничего особенного, говоришь?

— Александр Алексеевич, уверяю вас — никакого криминала тут нет! Самая обыкновенная натурная съемка: пейзаж, овражек, участки… Видно, кто-то хочет купить… Это неподалеку отсюда — за деревней. Там сейчас многие строятся.

— И, говоришь, пятьсот долларов? Николай, ну сам посуди: могут за безделицу такие деньги платить? Значит тут что-то нечисто!

— Ой, Александр Алексеевич, вам всюду что-то мерещится! Я Валета со студенческих лет знаю — нормальный парень. Он прожектер — это да! Но знаете, мы ведь все немного того… не без этого. Помечтать, да повитать в облаках все горазды. Но это ведь не смертельно, так?

— Ох, Коля! Так-то так… Да только дело тут не в мечтаниях. Очень нехорошо это дело попахивает — а я такое за версту чую! И Валет этот твой… Гнилой он парень, Коля, насквозь гнилой. Я бы с ним ни за какие коврижки не связывался.