Пророки

– Тебя ведь на самом деле не Белоснежка зовут? – с хитрецой спросил он.

Они съели большую миску лапши из кафе внизу и проговорили до поздней ночи.

Именно Генри уговорил ее подстричь волосы. Рука об руку они пошли в парикмахерскую на Блэкер-стрит. Тета надела вещи Генри.

В кресло парикмахера она села с абсолютно прямой спиной и глядела вперед себя немигающим взглядом, пока ножницы обрезали ее толстые локоны. Волосы сыпались блестящим дождем на пол вокруг нее. Тета чувствовала, как ее голова становится все легче и легче, словно она избавлялась от бремени прошлого, страхов и тяжелых мыслей. Когда парикмахер развернул ее лицом к зеркалу, рот Теты раскрылся в восторженном «О». Она аккуратно, будто не веря глазам, провела пальцами по своей шелковой открытой шее, стряхивая крошечные обрезки волос, и коснулась коротко остриженного затылка, где ножка каре в стиле Луизы Брукс формировала дерзкую «V». В зеркало она увидела, как Генри закусил губу.

– На что ты так вылупился, пианист? Никогда раньше не видел флэппера? – И она кокетливо ему подмигнула.

– Ты самая красивая девушка на этой улице, – ответил он. Тета подождала, пока он поцелует ее, но этого почему-то не произошло, и она почувствовала странную смесь облегчения с разочарованием.

Они обмывали ее новую прическу в богемном ночном клубе в Гринвич-виллидж, где, спрятавшись от осуждающих взглядов, красивые молодые люди танцевали друг с другом, грудь к груди, держались за руки или обменивались страстными взглядами через столы, украшенные статуэтками обнаженных мужчин в античном стиле. Тета слыхала о том, что подобные заведения существуют, как и о том, что есть мужчины, любящие других мужчин – «гомики», как презрительно называла их миссис Боуэрс. В этот момент Тета обычно чувствовала, как ее щеки заливает краска стыда из-за грубого слова. Тем не менее раньше она никогда не была в подобном месте и думала, что ей не будут рады, но она сильно ошибалась.

Генри сидел, вальяжно откинувшись на стуле, и сквозь полутьму клуба смотрел на сцену, время от времени косясь на сидевшего по соседству симпатичного темноволосого парня. Тот иногда робко оглядывался, но тут же смущенно отворачивался. И тут Тету осенило.

– Дружище, я в теме, – сказала она.

С шиком настоящей актрисы она подплыла к темноволосому парню и присела рядом с ним.

– Мой друг Генри скоро станет вторым Джорджем Гершвином. Вам стоило бы пригласить его на танец до того, как он прославится.

Уже позже они все сидели на огромной плюшевой софе: Тета – по правую руку от Генри, темноволосый парень – по левую. Им составили компанию два студента из Нью-Джерси и моряк из Кентукки. Они пили, смеялись, болтали без умолку, распевали песни и меряли галстуки друг друга. Затем решили придумать Тете новое имя, поскольку, как Генри объявил, она совершенно не похожа на Бетти. Все принялись перебирать имена, от самых гламурных – Глория, Хедвиг, Натали, Шарлотта – до глупых – Мацзян, Руби Валентино, Мэри-Мотыга.

– Может быть, просто – Сигма Хи? – предложил один из студентов, и они дружно сложились от смеха.

– Это ужасно, – простонал Генри в перерыве между приступами хохота. Даже его бледные щеки слегка порозовели. Он стал похож на расхулиганившегося церковного служку.

– Альфа Бета! Дельта Эпсилон! Фи Бета Каппа! Дельта Тета!

– Секундочку, повторите последнее, – попросила Тета.

– Тета, – сказал один из студентов. Остальные парни повторили его вслух. Их переполняло пьяное веселое счастье.

– Тета, – проговорила она. Ей нравилось ощущение этого имени на языке. – Буду Тетой.

Она настояла на том, чтобы выбрать фамилию Найт[62] – так она чувствовала себя сильнее и отважнее. Это имя звенело, как броня, чтобы она могла постоять за себя в своей новой жизни.

– За мисс Тету Найт, – объявили парни, и Тета осушила бокал до дна. Смеясь, они танцевали в кругу света шикарной люстры, и Тета не хотела, чтобы ночь заканчивалась.

Спустя неделю Тета разбудила Генри так рано, что полоска рассвета была еще бледно-голубым намеком на горизонте. Она была отекшая, опухшая от слез, с зареванными щеками. Прошло уже два месяца с тех пор, как она сбежала из Канзаса, оставив Роя, с тех пор, как он в последний раз причинил ей боль.

Генри приподнялся на локтях и заговорил хриплым ото сна голосом:

– Что стряслось, милая?

Она выложила ему все, что произошло в Канзасе, умудрившись не заплакать до самого конца. Все эти дни она испытывала такое потрясающее облегчение, будто тонула в разбушевавшейся, мутной от наводнения реке, но ее спасли, вытащили на берег и согрели у костра под сухим одеялом. Но теперь она проснулась и обнаружила, что река поднялась до самых берегов и снова утягивает ее в свой грязный поток.

Генри спокойно и внимательно выслушал весь ее рассказ до конца. Когда Тета замолчала, он прижал ее к груди.

– Если ты захочешь, я женюсь на тебе.

Она поцеловала его пальцы и прижала их к своему лицу.

– Я не могу оставить этого ребенка, Генри.

Он задумчиво кивнул.

– Кажется, я знаю кое-кого, кто в состоянии нам помочь.