Пророки

Амос сел и обернулся на тот угол хижины, где лежали вповалку дети, словно кто-то смел их туда метлой. Взгляд его остановился на засыпавшей Пуа.

— Сколько Пуа сейчас? — он поскреб подбородок. — Пятнадцать? Шестнадцать?

— Вроде того.

— Как же тебе удалось удержать ее тут, при себе? Неужто ни масса, ни кто другой к ней ни разу не сунулись?

Тетушка Би с завистью глянула на девушку. Вот ведь характер: умудрилась выжить, несмотря на то, чем ее с младенчества потчевали, так еще и до сих пор разгуливает по Пустоши нетронутой. Не-не, тут не характер, а удача. Одной Пуа из всех обитателей плантации она улыбнулась. От удачливых никому нет пользы, кроме них самих. (Сара — особый случай, у Тетушки Би не было ни сил, ни способности смотреть правде в глаза, чтобы жить, как Сара.)

— Хм, — протянула она. — С чегой-то ты меня о ней расспрашиваешь?

— Нужна она мне. Этим подсуну.

В висках больно кольнуло, но Тетушка Би твердо решила, что жаль ей вовсе не Пуа, а саму себя.

— Это зачем?

— Сама знаешь.

Самуэль с Исайей не относились к племени названых сыновей Тетушки Би. Заманить их к себе ей так и не удалось — по понятным причинам. Их вроде как никто не растил и в то же время растили все сразу. Этакие бродяжки, всеобщие любимцы. Двое из хлева. Должно быть, неплохие ребята, ведь ходили за скотиной, а значит, растили жизнь, а не срывали ее и грузили в тюки. А все же один из них временами брался за топор. Порой до Тетушки Би доносился поросячий визг. Отчего-то свиньи всегда чувствовали, что их ждет, и верещать принимались с самого утра. Удрать пытались, но от Самуэля не убежишь. Лицо его до последней минуты оставалось невозмутимым. И лишь после, отмываясь от крови в реке, он иногда приоткрывал рот, и с нижней губы в воду падала капелька слюны. «Мальчик-то уж не мальчик, — думала Тетушка Би. — Мужчиной стал».

Амос страстно поцеловал ее. Скользнул губами вниз по шее. Затем поднял глаза и потерся носом о ее нос.

— Поглядим, что мне удастся впихнуть ей в голову, — сказала она. — С этой девчонкой надо поосторожнее. Что ни скажи, все наизворот делает.

Тетушку Би больно задевало, что, несмотря на строптивый нрав, Пуа до сих пор ни разу не нарвалась на неприятности. Как будто не отмахивалась от всех ее советов и наставлений, а, наоборот, мотала на ус. Поневоле задумаешься, что, может, и необязательно было отбиваться от всех и прогибаться. Пуа ведь удавалось выжить на чистом презрении и надежде на лучшее. Ох, ладно. Теперь-то уже без разницы. Пришло время — всегда она знала, что рано или поздно оно придет — и Пуа познать ту милость, которую Бьюле никто не подарил, отчего ее и оттеснила Тетушка Би. «Может, кому мое имя и не нравится, зато я сама себе его выбрала».

— Сдается мне, она на Самуэля заглядывается. Так ведь зовут того, что повыше? Лилового, а не черного?

— Угу, это тот, у кого рот не закрывается.

— Хмм… Ладно, поглядим.

Тетушка Би потянула Амоса на себя. Пуа и другие дети, несмотря на жару, так и жались друг к другу, словно боялись занять слишком много места. Оно и правильно: скорчишься, глядишь, тубаб тебя и не заметит. Если нет у тебя сил вынести то, что ему на ум взбрести может (а у кого они есть?), то лучше уж держаться тише воды ниже травы.

— Ну же! — Она глянула на Амоса.

Тот словно бы сбился с ритма. А ведь без музыки танца не выйдет.

— Давай я.

Обхватив его руками, она прижалась к нему всем телом.

— Можно я расскажу тебе про гром?

Пускай петь, как Эсси, она не умела, зато уж рассказчицей была знатной.

Пуа

Пуа ненавидела хлопок за то, что он вечно забивался под ногти. Но еще больше — за то, во что он превратил ее пальцы. Исколотые, отекшие… Постоянно кажется, будто держишь что-то в руке, даже когда ничего в ней нет. Ее так и распирало от обиды — приходилось все время запихивать ее подальше и глубоко вдыхать, чтобы та не полезла наружу.

С досадой подхватив с земли мешок, она перетащила его к следующему кусту. И его она сейчас ограбит ради человека, которому, будь ее воля, вот так же повыдергала бы все волоски на теле, включая ресницы. Если какое чувство в ее глазах и можно было прочесть, так только ярость. Но девичье тело — штука слабая, хрупкая, со всех сторон уязвимая, и потому Пуа зарывала жажду мщения поглубже в мягкое гнездышко души.

В конце рабочего дня она забросила тюки с собранным хлопком в повозку под пристальным взглядом Джеймса, в глаза которому никогда не смотрела. В знак солидарности с Мэгги, но еще и потому, что не желала доставлять ему такое удовольствие. Ее большие глаза, широкие брови и длинные ресницы принадлежат ей одной. И причаститься им смогут лишь люди, которых она выберет сама. Так она мысленно твердила себе, оказавшись там, где могла позволить себе быть непреклонной.

Приподняв подол платья так, что стали видны икры цвета обсидиана, Пуа поспешила обратно к хижинам. Очень хотелось выкупаться, но у реки толпились мужчины. Значит, придется отыскать ведро, набрать воды и вымыться вечером за хижиной Тетушки Би.