Пророки

Парни скрылись в хлеву. Но тени их так и остались на земле, в том месте, где они стояли на коленях.

Амос знал, что так поступать негоже. Все, что произошло в Блядском Домике, должно там же и оставаться. И все же он попытался расспросить Эсси об Исайе, но та, как обычно, толком не ответила. Лишь посмотрела на него этими своими проницательными глазами, огромными, вмещавшими сотню тайн. И все равно Амос только об одном и мечтал — о том, чтобы ее защитить, о том, чтобы дать ей жить спокойно.

Измотанная работой в поле, она негромко посапывала, растянувшись рядом с ним. Амос вгляделся в ее блестящее лицо. Такая красавица! Отчего же у них с Исайей дальше шепотков да смешочков дело не зашло? Почему у него самого сразу не получилось, Амос понимал. Он ведь уже немолод. Даже вот и седина на висках появилась. Мужчины в годах не так плодовиты, как юнцы. Дал бы Пол ему больше времени, и они с Эсси настрогали бы ему десяток пострелят. Но для Пола — как и для всех тубабов — время текло иначе, слишком быстро и непредсказуемо.

Эсси ничего путного ему не рассказала, и Амос не стал настаивать. Значит, она все это там, в Блядском Домике, и похоронила. Что ж, раз так, он встанет посреди ночи, возьмет лопату и попробует что-нибудь выкопать. Он должен попытаться. Ради нее.

В хлеву было темно. Ему удалось разглядеть только лошадей и две сплетенные тени на земле. Две тени! Сплелись на земле. Да уж, доводилось Амосу на своем веку видеть странные вещи. Но это — это затмевало все!

Поразительно, до чего все оказалось очевидно. И в то же время, как легко мог ничего не заметить человек, недостаточно любопытный, чтобы искать ответ, маячивший прямо у него под носом. Ведь такое и узнаешь — не поверишь.

Амос с самого начала считал, что они друг к другу слишком привязаны. Опасно это, нельзя людям сходиться так близко, тем более здесь. Он даже и Эсси обнимал только одной рукой. А вторую всегда держал наготове, чтобы было куда уткнуться и поплакать, когда остынет тело той, кто рядом. Но раньше, до того как пали покровы и пред ним предстала неприглядная правда, Амосу и в голову не приходило, что может означать эта странная близость.

Ясное дело, когда женщин рядом нет, мужик может воспользоваться собственной рукой, свиньей или — в крайнем случае, с неохотой и осознанием преступления, — нечистым местом другого мужика. Похоть есть похоть, а мужчины всегда стремятся получить облегчение, не считая того, которое несет в себе смерть, конечно. Но как можно вообще не испытывать влечения к женщинам, никак на них не реагировать, добровольно соглашаться, чтобы во сне тебя обнимал мужчина, когда женщин, мягких и нежных женщин, вокруг — как хлопка на поле?

Амос попытался вытрясти из головы навязчивые картинки. Когда мужчина ложится с женщиной — это ведь не только угодно Христу, это просто логично, разве нет? Риторический вопрос. Ответа на него Амосу слышать не хотелось. А у того, чем Исайя с Самуэлем занимаются, даже и названия нет. По крайней мере, он его не помнил, что беспокоило едва ли не больше, чем увиденное. Они ведь не женщины. Женщин Господь сотворил слабыми. А ведут себя так, словно по крайней мере один из них женского пола. Больше всего Амос боялся, что за такие выходки у них отберут последние крохи того, чего и так уже почти не осталось. Глупость какая — демонстрировать свои пристрастия так открыто, так свободно — пускай и под покровом ночи. Если б они хоть чуть-чуть думали о других, у них бы хватило совести скрывать свои странности. Хоть бы прятались получше, холера их забери, чтоб тубабу на глаза не попасться. Неужто непонятно, что все они перед Полом — пустое место?

Нет, постойте.

Не пустое. Они — из души и тела. Они — внутри тел. Просто над своими телами у них нет власти.

Амос не в силах был и дальше разглядывать сплетенные тени. Особенно тень того, кого он много лет назад на руках нес от повозки. Нет, вы только подумайте! Берут и забрасывают мальца в телегу, как тюк хлопка. Он криком кричит, а родителей тем временем избивают в кровь за то, что осмелились протестовать. Просто удивительно, как это мальчик пережил поездку. Конечно, под конец ему дурно стало, но оно и немудрено — ведь воды и пищи им давали в обрез, и всю дорогу от насекомых отбою не было. Но Амос не обратил внимания на тяжелые цепи, и поймал мальчика, и придержал, чтобы тот не свалился в грязь. А держа его на руках, гадал, каково это — иметь собственного ребенка. Прижимать его к груди, чтобы завитки отцовских волос щекотали щечки малыша. Смотреть на сына, а тот чтоб смотрел в ответ, дергал за бороду и смеялся.

Прячась от светивших вдалеке фонарей патрульных, он побрел обратно в хижину. И по дороге думал, что еще мальчишками часто видел Самуэля с Исайей у хлева, и всегда они держались в стороне от остальных. Один черный, другой темно-лиловый, один улыбчивый, другой хмурый. Может, если бы кто-нибудь на подгибающихся от слабости ногах шел от повозки с Самуэлем на руках, он тоже потом считал бы его сыном.

— Вы знали? — спросил Амос у своей паствы.