Ревик отлетел на несколько футов. Когда он восстановил равновесие, он тяжело дышал. Но не выглядел сердитым. Настороженным, может быть, но не сердитым.
Если уж на то пошло, я увидела на его лице интерес.
— Ты злишься? — спросил он после небольшой паузы. Его глаза продолжали оценивать мои, и я чувствовала, как он осторожно кружит вокруг моего света. — Потому что нам наверняка не стоит делать это, если ты по-настоящему зла на меня.
Я задумалась над этим и согласилась с ним.
Но злилась ли я? Что на самом деле здесь происходило? Раздражения, да. Но злость? На него? Я честно не могла почувствовать это ни в какой части своего света, если только я не подавляла и это тоже.
Честно говоря, я до сих пор в половине случаев чувствовала, что отстаю от него на десяток шагов. Мне казалось, что как бы я ни старалась рационально подходить ко всему — к руководству группой, к управлению операциями, к разведке — он всё равно знал больше, чем я. Он всё равно подходил ко всему более ясно, даже когда был расстроен. Мне до сих пор казалось, будто я проигрываю каждый спор, даже когда он признавал поражение.
Может, мне только и оставалось, что швырять его.
Ревик рассмеялся.
Закусив губу, я сердито посмотрела на него, и он снова расхохотался.
—
Ревик оставался на прежнем месте, в нескольких метрах от меня, практически там же, где он очутился после того, как я его толкнула. Он наблюдал за мной, всё ещё улыбаясь, и я чувствовала, что тот жар вновь змеится в его свете. Какая-то часть меня в равной степени раздражалась и забавлялась этим жаром, или даже возбуждалась. Я всё ещё не хотела причинять ему боль, но чувствовала в нём эту тягу.
Когда я подняла взгляд в этот раз, его глаза опять изменились.
— Пожалуйста, — произнёс он.
Его голос сделался более низким, хриплым.
Я уставилась на него, чувствуя, как усиливается моя боль разделения.
Я знала, о чём именно он меня просил, но какая-то часть моего разума (может, менее рациональная часть меня) продолжала противиться этому. Но да, я знала. Один раз Ревик уже просил меня об этом, и значит, он довольно сильно хотел этого, скорее всего, по тем причинам, которые назвал мне этим утром.
То есть, он хотел открыться мне. Он думал, что если я сделаю это, то он откроется.
Может, он также считал, что это и меня откроет сильнее. Может, он хотел дать мне то, чего я, по его мнению, желала. В любом случае, одна лишь простота этого ощущалась как твёрдая стена.
Он хотел, чтобы я причинила ему боль. Мой муж просил меня причинить ему боль.
Конечно, я знала, что всё не так просто. Он хотел, чтобы я подвела его к какой-то грани, которую он знал лучше меня — к грани, после которой ему будет проще отпустить контроль.
Я знала, что моё нежелание порождено по большей части страхом. Мой разум сохранял достаточно той раздражающей отрешённости, чтобы я отчётливо видела страх, но недостаточно для того, чтобы я могла что-то с этим поделать.
— Я схожу к Юми, — его голос уговаривал мой свет, притягивая меня. — Я соглашаюсь на твой компромисс, жена. Целиком и полностью. И я приношу свои извинения.
Я сглотнула.
Я почувствовала, как боль в его свете усилилась, и какая-то часть меня вздрогнула.
Может,
А вот собственное дерьмо мне было сложнее распознать.
— Я знаю, почему, — мягко сказал Ревик.
Я подняла взгляд, только тогда осознав, что отвела его в сторону.
Прикусив губу, я посмотрела на непрозрачную стену, которая служила нам единственным способом провести время с нашей дочерью.
При мысли о ней моя грудь опять заболела.
— Вообще-то. Я вроде как хочу увидеть Лили, — увидев, как глаза Ревика смягчились, я отвернулась, вытирая глаза, и ощутила прилив чувства вины, понимая, что ухожу от темы, хотя и говорю правду. — Такое чувство, будто в последнее время я её почти не видела.
Он мягко щёлкнул языком, но в этот раз там не было злости.
— Хочешь, чтобы я пошёл с тобой? — тихо спросил он.
Я подумала над этим и кивнула.
— Да, — ответила я. — Если хочешь. И если ты не занят.
— Ни капельки, — отозвался Ревик.
Что-то в том, как он это сказал, заставило меня расслабиться по-настоящему.
Однако его глаза продолжали осторожно следить за моим лицом.
— То есть, ты не хочешь поиграть? — спросил он. — Сейчас, я имею в виду.
Я посмотрела на него, чувствуя, что напрягаюсь, когда это желание усилилось в наших светах. Очередной прилив боли и образов промелькнул на поверхности его
— Элли, — Ревик поколебался. Затем, словно приняв решение, он послал мне импульс тепла. — Элли, я знаю, почему. Правда знаю. Но тебе не нужно об этом беспокоиться. Я тебе обещаю.