Пророчество

Кастельно распахнул окно шире, и я с трудом подтянулся, перевалился внутрь и хлопнулся с глухим стуком, как тюк мокрого белья. Приподняв лампу, Кастельно уставился на меня в безмолвном изумлении. Я кое-как поднялся с пола. В душном кабинете особенно резко ощущалась вонь налипшей на меня речной грязи.

Посол отступил на шаг, покачал головой:

— Знавал я философов в Париже. Спокойные люди, уткнут свои пыльные бороды в книги и больше ничем не интересуются. Не влезают в окна под утро, сплошь покрытые дерьмом и кровью. Мне кажется, есть в вашей жизни, Бруно, такие области, про которые мне и думать не стоит. Чем у вас лицо перепачкано? Сажей? — Он не упрекал меня, скорее печалился. — Я думал, вы ночуете в усадьбе Арундел…

— На обратном пути я свалился в реку, — пробормотал я, прижимая руки к груди и пытаясь сдержать кашель. — Я все объясню…

— Да вы простудитесь насмерть! Снимайте с себя мокрое, наденьте вот это. — Он скинул с плеч тяжелый шерстяной халат, под халатом вместо ночной рубашки — штаны и рубаха, он даже не пытался прилечь. — Садитесь к огню.

Он держал халат наготове, явно советуя мне поторопиться. Смущаясь, я сбросил промокшую и грязную одежду, свалил ее кучей на полу. Со звоном вывалился кинжал, я поспешно поднял его и положил на край письменного стола. Лишь в тот момент, когда я стягивал через голову рубашку, прилипшие к телу бумаги напомнили о себе. Кастельно с кротким любопытством следил за тем, как я отлепляю бумаги от кожи и рассматриваю их на свет. Чернила были размыты, ни слова не прочтешь. Я громко выругался по-итальянски и сморгнул слезы. Очередная неудача, опять я потерял неопровержимое, бесценное для Уолсингема свидетельство.

— Что-то важное? — огорченно уточнил Кастельно, глядя, как я бессмысленно размахиваю мокрой бумагой, пытаясь ее просушить.

Не дождавшись ответа, он подтолкнул меня к очагу, где догорали последние янтарные угольки. Взяв из моих рук лист, он разложил его перед огнем, но я уже понял, что уличающее Генри Говарда генеалогическое древо восстановить невозможно. Уолсингему я смогу лишь сообщить, что подобный документ существовал, и эту информацию надо как можно скорее передать Фаулеру. Вероятно, с наступлением утра он поспешит с докладом к Уолсингему, расскажет о планах вторжения, о списках католических вельмож и гаваней и предупредит, что я ухитрился остаться в усадьбе на ночь. Уолсингем будет с нетерпением ждать, что за добычу я ему принесу, а я снова всех подвел.

В предутренней тишине послышались голоса ранних пташек. Посол закутал мое мокрое, в разводах сажи и грязи тело в своей прекрасный халат и вернулся к столу, чтобы налить мне остатки вина из графина. Я сообразил, что почти весь графин он сам и осушил за долгие часы бессонницы. Я крепко сжимал бокал в руках — трясло меня так, что я боялся разлить вино, — а Кастельно молча стоял рядом со мной у огня и вздыхал так, словно весь мир тяжким бременем давил ему на плечи.

— Плохи дела, Бруно, — заговорил он, не глядя на меня, и прежде, чем он договорил, я все угадал. — Леон мертв.

Я закусил губу. Отчасти я был готов к такой новости, поскольку Дюма не вернулся к вечеру, но уговаривал себя, что найдется другое, менее страшное объяснение его отсутствия. Если б Мари не перебила нас с утра, если б я выудил у него историю с кольцом, если б с большим сочувствием отнесся к его страхам, не списывая все на нервы… Я отхлебнул глоток и не смог его проглотить, дурнота поднималась из желудка, я винил себя в смерти молодого писца, как и в гибели Эбигейл Морли: оба мертвы, потому что я ничего не сделал как следовало.

— Как это случилось? — спросил я, постояв несколько минут рядом с послом перед угасающим пламенем.

— Вчера, когда вы все уехали, пришли олдермены, — ровным голосом отвечал Кастельно. — Лодочники выловили его тело из реки у причала Святого Павла и доложили властям.

— Причал Святого Павла? — вздрогнул я. — Возле доме Трокмортона?

— Поблизости. Думают, что его удушил случайный грабитель. Район считается опасным, там много иностранных купцов и воров соответственно. При нем ничего не было, когда его выловили из реки. Он пробыл в воде несколько часов, так мне сказали.

— Как они узнали, что он из посольства?

— Опросили лодочников и рабочих в доке. Кто-то его узнал, сказал, что это француз. Его там, так я понимаю, не раз видели.