Внутри камина царила непроглядная тьма, она окутывала меня, как покрывало, нос забили запахи золы и плесени. Паника сдавила грудь — я страдаю клаустрофобией, — до предела участились дыхание и сердцебиение, ладони вспотели, паника, паника — я заперт здесь, как в гробу! Я справился со страхом и принялся ощупывать кирпич, методично, один за другим, пока не нашел первую металлическую скобу — их устанавливают в дымоходе для мальчиков-трубочистов. Этот дымоход давненько не чистили, сказал я себе, цепляясь за скобу, упираясь ногами в заднюю стенку камина, и втянулся в узкий дымоход, шаря над головой в поисках следующей опоры. Паутина забила мне рот и нос, я пытался отвлечься, проделывая кое-какие мнемотехнические упражнения и стараясь не замечать, как все теснее сдвигаются вокруг меня стены дымохода, по мере того как я протискиваюсь вверх, нащупывая скобы, а расшатанные кирпичи обрушиваются у меня из-под ног. Вот уже стенки почти сошлись, давят мне на плечи, но очередной глоток воздуха пополам с сажей показался мне холоднее и острее прежних, с пряным привкусом осени. Только бы дымоход не был увенчан декоративной крышкой, молился я, только бы выбраться! Не так уж и высока эта труба, ночной воздух уже ласкал мою макушку, и это внушило мне такую бодрость, что стало наплевать на стиснувшие мои бока стенки — да, дымоход сужался на самом верху, но вот уже и выход! Поерзав, повертевшись, я высвободил руку и высунул ее над головой, уцепился за край трубы и выдавил-таки себя наружу. Влажный речной ветер ударил мне в лицо, я кое-как протер запорошенные глаза и жадно глотнул вонь грязи и сливаемых в Темзу нечистот — до чего же хорошо!
Тучи неслись по небу, яркая луна прятала на миг свое лицо, а затем вновь выныривала из серо-голубой тени. При таком свете можно многое увидеть и самому быть увиденным, прикинул я, выползая из трубы на крышу. Я оказался на дальней, непарадной стороне здания, где к основной его части пристроены флигеля и служебные помещения. Библиотека с тайной часовней размещалась на самом конце восточного крыла, это поздняя пристройка, одноэтажная, с крутым скатом. Черепица после дождя стала скользкой, но я подумал: если осторожно подползти к самому краю, оттуда и спрыгнуть не страшно, высота не более пятнадцати футов. Убедившись, что кинжал по-прежнему торчит за поясом и бесценная бумага при мне, я лег на спину и начал как можно медленнее сползать к краю. Я понятия не имел, вернулся уже Говард со слугами или нет, разыскивает ли он меня, не знал я и в какую сторону придется бежать, когда я доберусь до земли, но был уверен в одном: следует двигаться вперед и только вперед, сомнения смерти подобны. Выбора у меня все равно не было: крыша сделалась настолько скользкой, что я не мог замедлить скорость спуска и попросту слетел наземь, ударившись левым боком, перекатился, стараясь таким образом ослабить силу удара о землю.
Едва я поднялся и ощупал себя, проверяя, владею ли я по-прежнему своими членами, как на расстоянии броска камня от меня раздался яростный лай. Я кинулся бежать со всех ног, не разбирая дороги, торопясь лишь уйти подальше от псины, которая, судя по голосу, была отнюдь не мой лохматый дружок, опившийся рейнским, а настоящий сторож, умеющий расправляться с незваными гостями. Этого следовало ожидать, бормотал я про себя, а ноги сами собой несли меня вниз по склону, и я уже понял, что вот-вот окажусь на берегу реки. Мне и оборачиваться не требовалось, я чувствовал, как пес нагоняет меня, его хриплое дыхание и лай все приближались. Внизу, на краю сада, я увидел красивый лодочный домик над образованным рекой заливом, где стояли на привязи лодки. Если я успею прыгнуть в лодку и выйти на стремнину, оттуда до Солсбери-корта рукой подать и, быть может, я доберусь, меня не успеют схватить.