Пророчество королевы Севера

– Знаете ли вы, почему я вас вывел из тюрьмы? Почему привел этого несчастного, накачанного сонным зельем, которого даже огонь, сожравший его тело, не привел в чувство? – поскольку колдун по-прежнему молчал, Верон продолжал: – Потому что посреди всего этого безобразия вы один вершили великие дела. Вы заходили в хижины и лечили тех, кто не мог вам заплатить ни гроша. Вы вызвали снег благодаря никому не известной науке или магии, называйте это как хотите, и не дали замерзнуть земле. Вы остановили страшную болезнь, напавшую на Вандервилль. Вы учили читать и писать и рассказывали о былых временах, сея в сердцах людей уважение к себе. Вы стали почти святым, что для вас самого представляло угрозу, потому что люди начали любить вас, чего не могла допустить королева. Она всегда была невероятно ревнива к тем, кто вызывал к себе любовь. Поэтому вам и подбросили тот труп. И, застав за богопротивным делом, объявили некромантом.

А я вами восхищался. Хотя не помню, чтобы вообще кем-то восхищался, кроме как в юности героями древних трагедий. И я не мог допустить, чтобы объект моего восхищения был убит. Скажу вам еще откро-венннее: я восхищаюсь вами все больше и больше. Вы показываете себя с другой стороны, уже не со стороны босого святого… Вы политик – политик властный, сильный, хитроумный… И эта ипостась очаровывает меня еще сильнее.

– Вы ошиблись, дорогой Верон, – Эрланд улыбнулся и жестом пригласил собеседника сесть за широкий стол, обитый посередине вишневой тканью. На нем горела свеча. – Тот труп мне подбросили, это правда. Но я уже много лет их вскрывал, а поскольку в нашей несчастной стране это всегда было запрещено, мне приходилось самому их добывать и приносить к себе. Я думаю, что выследить меня не составило труда, так как я регулярно этим занимался. И именно это мое умение позволило спасти город. Но поскольку я всегда был чрезвычайно осторожен, меня не смогли поймать на горячем и инсценировали этот эксцесс. Так что преступление по законам страны было налицо. К сожалению, не всегда законы разумны.

Вода была вкусная и холодная. «Надеюсь, она не отравлена», – мелькнула у Эрланда мысль. В этом была бы ирония: в день запланированного и осуществленного им переворота умереть от яда.

– Благодарю вас, мне очень хотелось пить.

Верон спокойно смотрел на него. Свеча оплывала…

– Давайте поговорим начистоту. Ведь вы организовали этот переворот не с целью отдать власть в стране правителям Арута?

Ах, вот оно что… Министр умен и спокоен. Как он стал министром? Какие таланты его отличают?

– А вы решили нас поддержать. Хотя казались вполне довольным и обласканным королевой…

– Королева ласкала и графа Бена, и он тоже казался довольным. Но, тем не менее, мы оба поддержали вас.

– Почему?

– Граф Бен, вероятно, из-за любви к Каваде. А я… Вы не допускаете мысли, что мне надоели капризы Травалов? Угождать им было все более хлопотно… Стремление к роскоши – смертельная болезнь. Если она становится всепожирающей страстью, она убивает. Королева оказалась одержима этой болезнью, особенно после кончины мужа. Ни для кого не секрет, что в стране не осталось денег. Народ выжат до последней нитки. Кто-то должен был это остановить. Но кто? Кто бы это сделал? Я увидел вас… И не дал вам умереть – в надежде, что вы сумеете изменить ситуацию. Я переложил парус по ветру, вот и все… Потом вы пришли ко мне и озвучили ваши планы, настолько разумные, что я их поддержал. У меня остался только один вопрос, который я до сих пор не задавал.

– Задайте его сейчас.

– Я не знаю, откуда дует ветер. Кто стоит за вами? Вы ведь не сами все это организовали, пусть даже вам помогает сама смерть? – не без усмешки спросил Верон.

– За мной стоит справедливость.

– Ой ли? – министр тонко улыбнулся. – Справедливости не существует, мой друг. И вам должно быть это хорошо известно. Мне вообще было бы любопытно узнать, кем вложено это стремление к ней в некоторых сердцах. Людьми движут другие, намного более простые вещи.

– Какие же? – ох, как не прост этот Верон!

- Честолюбие, или властолюбие – как вам угодно. Жадность. Страсть. Любовь. Ненависть… Но мы с вами прожили жизнь, не так ли? Тот, кто поддается страсти, никогда не выигрывает. Или выигрывает, но ненадолго. Давайте скажем так: фигурки на доске могут быть объяты страстью, но шахматист – никогда. Только его разум движет фигурами на доске. Для шахматиста не важно, справедлива ли его победа в их глазах, как они оценивают происходящее. У него другие понятия, недоступные сознанию ни пешки, ни короля.

– Вам не кажется, что вы противоречите сами себе? Так чувства движут людьми или нет? Если шахматист человек, он тоже им подвластен? Или шахматист – Бог?

– Так вы мне не скажете?

– Что именно?

– Кто шахматист?

– Моя фигура вас не устраивает? – теперь улыбнулся Эрланд.

– Возможно, и устраивает, – министр вздохнул. – Только вы тогда не тот, за кого себя выдаете.

– Хорошо, – колдун уже серьезно посмотрел на Верона. – Если вы считаете, что справедливости не существует, почему, по-вашему, я лечил людей, спасал город, учил детей?