Пророчество Двух Лун

Несколько диванчиков выглядели так, словно намекали: «Мы ужасно неудобные диванчики, мы холодные, потому что обиты шелком, мы скользкие — по этой же причине, а кроме того, у нас горбатые спинки, так что не вздумайте на нас садиться».

Ренье внял этому предупреждению и остался на ногах.

Свет, падающий из больших окон, заливал фигуру королевы. Она казалась немолодой, уставшей. Очертания ее лица смазались, расплылись, глаза казались большими и не такими дикими, как у Талиессина. Просто утомленная невзгодами, ласковая женщина.

Жар бросился Ренье в голову. Под полупрозрачными одеждами она была обнаженной. Ее тело сияло и в отличие от лица было совершенным: четкие линии, идеальные формы.

Неожиданно он понял, чего она добивается. Он покачал головой.

— Где мой сын? — спросила королева, наступая на него.

Серый шелк одежд колыхнулся, на Ренье повеяло едва уловимым ароматом ее кожи.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше…

Она положила ладонь ему на губы.

— Тише. Не надо лгать. Я знаю Адобекка. Он отправился за Талиессином. Он не вернулся бы один, без него. Где мой сын?

— Ваше ве… — пробормотал Ренье. Он касался губами ее пальцев. Неожиданно она просунула указательный палец ему между губами, и он машинально стиснул его.

— Ты ведь лжешь, мальчик? — сказала королева.

— Да, — сдался Ренье.

Она не выпустила его, напротив: подошла вплотную и провела кончиками пальцев по его шее. Задела ямку между ключицами и, когда он содрогнулся всем телом, засмеялась.

— Я знаю, чего хочет Адобекк, — сказала она. Я знаю, чего он добивается. Когда приедет Вейенто, моего милого кузена будет ожидать здесь большое разочарование. Ведь Талиессин жив. Он жив и находится где-то здесь. Не так ли? Все задумано отменно. Все, кроме одного: у меня должен быть убитый вид. Мать, оплакивающая сына. Насколько я знаю, Вейенто уверен в том, что мой мальчик мертв. Он до сих пор еще не знает правды, и это очень умно придумано! Но у меня не может быть убитого вида, Ренье.

— Разве ваше величество не может притвориться? — пролепетал Ренье, чувствуя, как у него подкашиваются ноги.

— Я Эльсион Лакар, я не могу притворяться, когда речь идет о жизни, смерти или любви! — резко ответила она. — Мой кузен сразу поймет, что я его обманываю. Нет, мне нужна по-настоящему хорошая причина выглядеть счастливой.

Она притянула к себе молодого человека, ладонью отвела волосы с его лба.

— Ты бываешь удивительно похож на своего дядю, — сказала она, улыбаясь. — Ты ведь бастард, Ренье, ты должен знать толк в любви. Это у тебя с рождения.

И, видя, что он боится поверить происходящему, тихо засмеялась.

— Мы не обязаны встречаться с тобой часто. Может быть, достаточно будет и одного раза. И мне, и тебе. После этого жизнь пойдет немного по-другому… а это именно то, чего я сейчас добиваюсь.

* * *

Ренье сразу понял, что любовь королевы изменила его. Женщины, с которыми он случайно сталкивался на обратном пути к дому, бледнели; Эмери, встретив сумасшедший взгляд брата, постучал себя пальцем по виску; Адобекк подозрительно нахмурился, а Уида прямо объявила ему:

— От тебя пахнет эльфийкой.

Только с Уидой он решился поговорить об этом. Отчасти потому, что она оказалась прямолинейнее всех, отчасти — из-за того, что сама была Эльсион Лакар и, наверное, могла кое-что объяснить.

Они устроились ночью на кухне, вдвоем, и подъедали оставшийся с вечера пирог с яблоками. Великолепно пренебрегая ножами, они отколупывали от пирога кусочки, иногда сталкивались пальцами и сердито ворчали друг на друга.

Горела единственная свеча. Было темно и таинственно — наилучшая обстановка для откровений.

Уида сказала:

— Ты был в ее постели. Да? Я сразу уловила этот запах. — Она помотала головой. — Нет, это не запах, это скорее звук… Как будто к каждому из волосков на твоей голове привязали по крохотному колокольчику и весь ты звенишь… А что ты чувствуешь?

— Как будто поцеловал вечность.

Он отправил за щеку большой кусок сладкого пирога и надолго залепил себе рот.

Уида последовательно скорчила несколько выразительных гримас.

— Не слишком лестно для женщины. «Вечность»! Никогда ей этого не говори.

— Я хочу сказать, — Ренье наконец совладал с куском и тотчас принялся добывать себе новый, — это как будто прикоснуться к собственному бессмертию. Вечность все-таки больше похожа на пропасть, а бессмертие — на небо.

— Небо — это тоже пропасть, только вверх ногами, сказала Уида. — Учти, у тебя теперь появится целый сонм врагов. Особенно таких, о существовании которых ты даже не подозревал.

— Ты ведь лошадница, Уида? Не учи меня придворной жизни, — сказал Ренье. — А кроме того, я всегда могу прикинуться собственным братом.

— Теперь уже нет, — сказала Уида, облизывая пальцы. — Любовь для эльфийки — естественное состояние, но мужчина, особенно если он чистокровный человек, от этого просто дуреет.

— Можно подумать, ты не дуреешь, — огрызнулся Ренье.