Пророчество Асклетариона

Люба помолчала, думая о том, идти вместе с зайцем в девятый вагон к начальнику поезда или взять ответственность на себя. Ей казалось, что парень не врал, рассказывая об украденных документах и деньгах. Дело, по всем временам, банальное: грабили людей, грабят и будут грабить в любом «прекрасном далёко». Жизнь и судьба всегда пробуют человека на зуб: а какой он пробы? Настоящий?…

– Не верите в мои экстрасенсорные способности? – спросил Нелидов. – Хотите, угадаю ваше прошлое. На нем, как дом на фундаменте, выстроитсчя ваше прекрасное далёко…

– Как? – спросила она.

– Отца вашего звали Иваном. Так?

– Точно… – протянула проводница и скосила глазки на бей дж. – Но мне кажется, это не сложно было угадать.

– Это прелюдия, не мешайте, – отводя улыбавшиеся глаза от таблички на груди девушки, сказал Нелидов. – Дайте-ка мне вашу розовую ладошку!..

– Нет, нет, нет, – запротестовала Люба. – Я не хочу знать свою судьбу. Может, я плохой человек, а вы мне та-а-акого напророчите…

– Вы хороший человек, – твердо сказал Максим. – Я это знаю.

– Звездочеты тоже ошибаются. Как и врачи. Моей подруге поставили диагноз: бесплодие. А она весной «залетела»…

– От мужа?

– От проезжего молодца, – засмеялась Любашка. – Ладно, кем вы все-таки работаете? Не звездочетом же, в самом деле, или астрологом… Вон чертежи какие-то везете… Чертежник?

– Я же сказал – художник, – ответил Максим и наугад вытащил из тубы несколько эскизов.

– И впрямь, художник… – протянула проводница, разворачивая эскизы. – А это – кто?

– Вот это, с перевязанной рукой – заговорщик Стефан. Он первым нанес удар кинжалом цезарю Домициану…

– Страшный мужик, – прошептала Любаша. – И грудь ужасно волосатая… Как у чёрта какого.

– Хитрый и коварный, как черт, – добавил Максим. – Он в тот год находился под судом за растрату. И его должны были казнить по обычаю предков… Но он вошел в заговор против Домициана. Притворился, что у него болит левая рука и несколько дней подряд обвязывал её шерстью и повязками, а к назначенному часу спрятал в тряпки кинжал.

– Почему перевязал левую?

– Чтобы правая была свободна.

– А это кто, весь в крови?… Цезарь зарезанный?

Максим покачал головой:

– Нет, Домициана на этом эскизе нет. Это – Энтелл, секретарь цезаря. Он добил Домициана… Так что кровь – не его, а двенадцатого цезаря.

Он развернул очередной холст.

– А это кто, в разорванной ночной рубахе?

– Это не рубашка, это тога… – улыбнулся художник. – Её разодрал в клочья сцепившийся с заговорщиком император. Он, истекая кровью, еще долго боролся с ним на земле, стараясь вырвать у вольноотпущенника Парфения Максима кинжал и выцарапать ему глаза… Но тому на помощь пришел декурион спальников, я его со спины изобразил… Видишь, какая мощная и коварная спина… Этот правитель из рода Флавиев дорого отдавал свою жизнь, боролся с заговорщиками до конца. Погиб он ровно в пять, как ему и было предсказано… Хотя воин, охранявшие императорские покои, просто поленился узнать точное время и сказал Домициану, что уже шестой, потому и пустил к себе вольноотпущенника Парфения, якобы, хотевшего ему что-то сказать очень важное…

Люба с интересом слушала художника, удивляясь, как можно запомнить одни только непривычные имена всех этих древних римлян…

– А откуда ты всё это знаешь? – спросила она.

– Из прошлой жизни, – рассмеялся Нелидов. – Откуда же еще?

В служебное купе постучали, кто-то хрипло попросил чаю.

– Сейчас, сейчас, – не открывая двери, отозвалась Любаша. – Всех напою… Подождите, пожалуйста.

– А что еще в этой трубе? – с любопытством спросила проводница.

– Да всё такие же эскизы, наброски и зарисовки к задуманной мной картине «Пророчество Асклетариона».

– Пророчество… кого?

– Асклетариона, – ответил Звездочет. – Был такой Астролог у цезаря. Честный, неподкупный человек. Мог за ложь получить мешок золота, но сказал правду. И был казнен…

– За правду?

– За правду, не сказать которую императору, всю свою сознательную жизнь пытавшегося обмануть судьбу, он не мог…

Дверь служебного купе с грохотом отъехала, в проёме показалось хмурое лицо какого-то пассажира.

– Девушка! Так будет чай или нет?

– Люба загремела подстаканниками, из шкафчика достала уже нарезанный лимон, сахар.

– Десять рублей, пожалуйста…

– Так это же другое дело!.. – обрадовался хмурый и посветлел лицом. – Чай не пьешь – какая сила? Чай попил – совсем ослаб…

И он, наливая кипяток в стакан, как заговорщица, подмигнул Максиму.

Люба выглянула в коридор вагона, пассажиры наконец-то угомонились и укладывались на свои полки.

– Значит, вашего звездочёта за правду казнили?

Она будто забыла, зачем привела в купе этого странноватого молодого человека – дерматиновая папка с кармашками для проездных документов пассажиров была отодвинута на край стола. Колеса ритмично отстукивали: «До– ми-ци-ан, До – ми – ци – ан…».

– Выходит, загадочно улыбнулась Люба, – этот ваш император правды знать не хотел… Потому и убил звездочета…

– Астролога Аасклетариона…

– Есть разница?

– В сущности, никакой…

– Ну, астролога убил. За правду… – рассуждала девушка. – За чью?

– Что «за чью»?

– За чью правду? Астролога или императора?