Прорицатель

— Помощь в чём? Хочешь, чтобы я убедил рагнара не вступать в войну? — мон Гватха усмехнулся, едва удержавшись от приступа хохота. — Видишь ли, Бенедикт, я уже немолод, но не могу позволить себе умереть. Ты предлагаешь мне бросить Маантраш на плечи шестнадцатилетней девочки?

— Кто знает — может быть, ты возродишься в будущем управителе земель, — скупо улыбнулся Бенедикт; на щеках и в уголках глаз у него собрались морщинки, выдававшие возраст. — А если серьёзно — ты ведь знаешь, сколько ты значишь для рагнара и всего Совета; твоё слово — слово одного из первых Владетелей. Если бы ты поддержал мои взгляды, вместе мы доказали бы их. Хотя ты, разумеется, вправе отказаться и делать с этим всё, что тебе заблагорассудится. Я и так рискую головой, доверяя тебе эти сведения... Мон Гватха, мы не можем воевать с кентаврами. Ты знаешь, какой разброд в наших войсках. Конечно, в широком смысле Рагнарату ничего не угрожает, но они опять разорят северо-запад, который едва оправился от прошлого раза. Пострадают невинные люди. Этого нельзя допускать.

— Хорошо, я поговорю с рагнаром, — сдался мон Гватха, — но обещать ничего не могу... Надо полагать, ты уже начал действовать.

— Да, сегодня утром к ним отправлено ещё одно посольство с новым вариантом договора — и возможностью исправления. Тебе придётся дождаться здесь результатов, если ты собираешься повлиять на ситуацию.

— Дождаться результатов? — мон Гватха остановился и снизу вверх недовольно посмотрел в невозмутимое лицо Бенедикта. — Через двенадцать дней свадьба моей дочери, и вряд ли ты не слышал об этом. Я не могу остаться надолго. Только не сейчас.

Они как раз подошли к небольшому фонтану в форме цапли, одного из воплощений духа Гвейи. Тихое журчание перекликалось с далёким шумом Великой реки, которая делала излучину за холмами, видневшимися в стороне от исполинской башни-сада.

— Мне жаль, но я действительно не слышал, — сказал Бенедикт, рассеянно дотронувшись до воды в фонтанчике кончиками пальцев. — Свадьбу можно перенести.

— Это не так просто сделать — мон Кнеша, знаешь ли, не пахарь или цирюльник...

— Мон Кнеша? — моментально изменившимся тоном переспросил Бенедикт. — Ты выдаёшь дочь за мона Кнешу?

— Не трудись, мне известно, что ты его ненавидишь, — отмахнулся мон Гватха, — причём для этого нет никаких причин. Всё решено, и они уже помолвлены.

— А я и не собираюсь ничего говорить. Это твой выбор, Гватха, — впервые, кажется, Бенедикт не прибавил к его имени статус. — Однако ты ошибаешься дважды — я не ненавижу его, но со всей ответственностью заявляю тебе и ещё кому угодно, что мон Кнеша — последний негодяй и не принесёт твоей дочери ничего, кроме горя.

— Ну, об этом уж позволь судить мне, — вспыхнул мон Гватха. Он всегда считался с мнением Бенедикта, но в этом вопросе он, на его взгляд, давно не отличался беспристрастностью. — Он достойнейший человек — умный, прямой, обходительный...

— Прибавь: лживый, как торговка.

— Сдерживай себя, когда говоришь о моём зяте... Прекрасно зарекомендовавший себя перед рагнаром, перед двором, передо мной... Храбрый, но осторожный. К тому же поэт и художник с прекрасным образованием и вкусом. Конечно, он не равен Нери по рождению, но на свете вообще не так много тех, кто с ней в этом сравнится — говорю не хвалясь...

— Ладно, мон Гватха, не будем продолжать этот разговор, — взмолился Бенедикт, примиряюще воздевая руки. — Просто он искусно задурил тебе голову, как и всем другим. Главное, чтобы того же не случилось с твоей Нери. Она ещё так молода.

— Это верно, — вздохнул мон Гватха. — Я боюсь за неё — конечно, боюсь. Мне тревожно, как перед бурей. Не тревожь меня ещё больше.

* * *

На верхнем этаже дома, как всегда, было темно, так что Нери поднялась туда со свечой. Старые половицы поскрипывали под её шагами, а тени на стенах напоминали о страшных сказках, которые она всегда любила слушать. Она прошла через длинный ряд пустующих комнат и добралась наконец до последней; везде стояла гнетущая тишина.

Этот проём, единственный внутри постройки, был закрыт крепкой дубовой дверью. Нери осторожно толкнула её, и ей навстречу из полумрака выскользнула Фасхи, молодая ещё рабыня, которая могла бы считаться красивой, если бы не оспа, когда-то изуродовавшая её лицо. Она поклонилась и приложила палец к губам.

— Спит?

— Только что уснула. Боюсь, у неё сегодня жар, — Фасхи отступила, пропуская её. — Ты с гостинцем, мона Ниэре?

— Что? Ах да, — Нери почему-то разволновалась и только что вспомнила о блюде с апельсинами, которое держала в другой руке. — Поставь возле неё.

В глубине комнаты на вышитых золотом покрывалах лежала мона Рея из Маантраша. Её тяжёлые косы расплелись и сбились в спутанную тёмную массу, испарина выступила на бледном лбу, а щёки покрывал лихорадочный румянец. Потрескавшиеся губы беззвучно шевелились, как если бы она молилась во сне. Нери осторожно присела возле покрывал и отсюда заметила, что глаза матери приоткрыты и из-под полоски подрагивающих ресниц виднеются белые глазные яблоки. Ей стало не по себе.