Пропавшие в Эдеме

– И тут я заплакала. Если честно, с тех пор как я приземлилась, я старалась абстрагироваться от ситуации, не думать о ней – мне кажется, когда ты теряешь близкого, в тебе разверзается пропасть и ты, может быть, побаиваешься заглянуть в нее, – но именно за тем компьютером, когда с двух сторон на меня дышали… враждебностью его братья, я поняла: все, ничего уже не исправить, Ронена у меня больше не будет. Не будет записочек, которые он приклеивал на банку с кофе. Каждый день новую, они все начинались словами «мне нравится» – а дальше какая-нибудь мелочь: мне нравится, что ты залпом выпиваешь кофе, как будто это сок; мне нравится, что ты возвращаешься домой через минуту после выхода за забытыми вещами; мне нравится, как ты перескакиваешь с одной радиостанции на другую, потому что ждешь, что, может, на одной из них будет как раз та песня, которую ты хочешь услышать, – ничего, что я говорю о нем, Омри?

Странно, что до сих пор ты почти не говорила о нем, подумал я. А вслух сказал:

– Конечно.

– Спасибо, – ответила Мор.

– И… это нормально, что ты плакала над его мейлами, – добавил я.

– Они дали мне поплакать полминуты-минуту, а потом потребовали ответа – в какой-то момент один из них саданул кулаком по столу: что я могу сказать об этих его мейлах? О его обвинениях. Тогда я посмотрела им в глаза и сказала, что все это неправда. Я не травила Ронена. Не запирала его в номере. Это он меня запер. И я не изменяла ему в отпуске.

Но ты же целовалась со мной в хостеле, хотел сказать я. Но я не желал становиться похожим на братьев Ронена, поэтому просто спросил, оставили ли они ее в покое в конце концов.

– Ну типа того, – ответила Мор. – Однако они подали запрос властям Боливии, чтобы получить разрешение прислать собственного специалиста, который перепроверил бы результаты вскрытия.

– Откуда ты знаешь?

– Слушай, а что это за диск? Почему на обложке твоя фотография?

– Это диск «Camouflage» – группы, в которой я играл. Но…

– Вау! У тебя есть группа?

– Была.

– Ну-ка поставь. Мне нужно… немного успокоиться.

Салон заполнили звуки вступления к первой композиции, а Мор откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Началась партия ударных, и я подумал: слышно, что это записано до расставания с Орной. Сейчас я не в состоянии так сыграть.

Я посмотрел на Мор. Ее губы приоткрылись, пока она слушала. Словно она глотает звуки, пробует их на вкус.

Орна никогда не отдавалась так музыке, подумал я. Когда я давал ей послушать что-нибудь новенькое из своего, она всегда делала в это же время миллион вещей. Листала журнал. Варила киноа. Просматривала сообщения в телефоне.

В какой-то момент, когда музыка стала громче, Мор принялась играть на воображаемых клавишах, держа руки чуть выше колен. И ее пальцы двигались точно в такт, просто идеально.

Когда композиция закончилась, она открыла глаза и сказала:

– Вау, Омри, это ты играешь на перкуссии? У тебя настоящий талант.

* * *

Сейчас, когда я это пишу, то не могу понять: как это я не задал больше никаких вопросов о вскрытии? Почему ее так беспокоит, что братья Ронена хотят получить второе мнение, если в результате может выясниться только одно – что Ронен покончил с собой?

И как это я не задумался: если братья Ронена подозревают, что она изменила ему во время медового месяца, почему она решила убежать именно со мной? Разве у нее нет больше никого в мире? А все эти подружки, которые сидели с ней во время шивы? А ее родные? В чем таком она их уличила, что они ее выгнали?

Возможно, дело в том, что мы не задаем вопросов, ответы на которые боимся получить. А может, все еще проще: я не следователь, и у меня нет инстинктов следователя. Я просто мужчина, попавший в сети женщины, которая умудрилась нажать на все его секретные кнопки. Так это устроено: когда человеку нажимают на нужные кнопки, он может сойти с ума, свалиться в пропасть, стать соучастником преступления.

* * *

Мы послушали еще несколько композиций с диска «Camouflage». Иногда Мор говорила: как красиво! Или: вау! В основном она восхищалась после соло на ударных.

Когда закончилась последняя мелодия, она открыла глаза и сказала:

– У меня только один вопрос.

Я подумал, что она хочет спросить, почему все треки на диске такие длинные.

– Как твоя жена согласилась на развод? – спросила она и улыбнулась.

Я засмеялся.

– Нет, серьезно, – сказала она с улыбкой. – Ты талантливый. И красивый. В постели – просто класс. Что ей было не так?

Я оставил одну руку на руле, а другую протянул, чтобы погладить ее по щеке.

Пробка на Прибрежном шоссе двигалась медленно. Стоял такой густой туман, что машина передо мной была едва видна. Только справа иногда мелькала желтая линия на ограждении.

– Скажи, а как ты вообще стал барабанщиком? – спросила Мор.

– В детстве я расставлял сковородки и кастрюли в кухне на полу и барабанил по ним ложками.

– Могу себе представить, – сказала она. – В смысле, я легко могу представить тебя ребенком.

– И я тебя, – ответил я. И снова представил себе эту картинку. Кудряшки. Дерзкий взгляд. Леденец на палочке.