Пропавшая нимфа

– Совсем нет. Скорее наоборот, она мне показалась испуганной… Я даже хочу признаться в одной вещи, которая, чем все считали, что материнство вернет ей устойчивость. А потом внезапно…

– Пока я не вижу здесь никакой связи с твоей женой, – заметил Флавье.

– Связи? – возбужденно повторил Гевиньи. – Сейчас поймешь. После смерти родителей Мадлен унаследовала кое-какие драгоценности, которые принадлежали еще ее прабабке, в том числе – янтарное ожерелье. Так вот, она не перестает с ним заниматься, перебирать, любоваться… с таким видом… как бы это сказать, с тоской если хочешь. Потом, у нас дома есть портрет Полин Лагерлак, написанный ею самой, ибо она тоже рисовала! Мадлен часы проводит перед ним как завороженная. Но скажу еще больше: недавно я обнаружил, что она поставила его на стол в салоне около зеркала. Надела на шею ожерелье и пыталась причесаться так же, как дама на портрете. У нее до сих пор эта прическа, – смущенно закончил Гевиньи, – тяжелый шиньон на затылке.

– А что, она похожа на, Полин?

– Может быть… очень отдаленно.

– Хорошо, я повторяю вопрос: чего ты конкретно опасаешься?

Гевиньи вздохнул, взял сигарету и стал ее внимательно рассматривать.

– Не смею даже признаться в том, что бродит у меня в голове… Но совершенно очевидно, Мадлен стала другой. Более того! Иногда мне кажется, что женщина, которая живет рядом со мной, не Мадлен!

Флавье встал и неестественно рассмеялся.

– Ну и ну! Кем же ты хочешь ее считать? Полин Лагерлак? Ты преувеличиваешь, мой бедный Поль… Что тебе предложить? Портвейн? Чинзано? Кап-корс?

– Порто.

И когда Флавье прошел в столовую, чтобы поставить на поднос вино и стаканы, Гевиньи закричал:

– А ты, я даже не спросил, ты не женился?

– Нет, – ответил глухой голос Флавье, – и не имею ни малейшего желания.

– Я случайно узнал, что ты бросил полицию, – продолжал Г евиньи.

Наступило короткое молчание.

– Тебе помочь?

Гевиньи оторвался от своего кресла и подошел к открытой двери. Флавье откупоривал бутылку. Гевиньи оперся о косяк.

– У тебя очень мило… Знаешь, я должен извиниться, что надоедаю тебе своими историями. И потом, я очень рад встретить тебя наконец. Мне нужно было сперва предупредить о своем появлении по телефону, но, понимаешь, я так занят…

Флавье выпрямился и спокойно отложил пробку. Неприятный разговор закончился.

– Ты говорил о морских сооружениях? – спросил он, наполняя стаканы.

– Да. Мы делаем корпуса для катеров. Очень крупный заказ. Кажется, в Министерстве ждут каких-то неприятностей.

– Еще бы! Нужно наконец разделываться с войной. Ведь скоро май… Твое здоровье, Поль.

– Твое, Роже.

Они выпили, глядя друг другу в глаза.

Когда Гевиньи стоял, было видно, какой он коренастый и низенький. Он расположился возле окна, и его романтическое лицо с маленькими ушами и высоким благородным лбом хорошо освещалось. Вместе с тем, Гевиньи не хватал с неба звезд. Этот профиль римского проконсула у него получился благодаря частице прованской крови. А после войны этот парень будет стоить миллионы… Флавье был недоволен собой за такие мысли, разве он сам не пользовался отсутствием сейчас других людей? Правда, его освободили от воинской повинности, но это, возможно, не было извинением. Он поставил свой стакан на поднос.

– Чувствую, эта история засела у меня в голове… У твоей жены никого нет на фронте?

– Какие-то далекие братья, которых мы никогда не видели. Другими словами, никого из родных.

– А как ты с ней познакомился?

– Довольно романтическим образом.

Гевиньи тянул из своего стакана, подыскивая слова. Узнавалась прежняя манера бояться показаться смешным, которая парализовывала его и часто заставляла отмалчиваться. Тем не менее, он наконец решился, – Я встретился с ней в Риме, во время деловой поездки. Мы остановились в одном отеле.

– В каком?

– «Континенталь».

– А что она делала в Риме?

– Училась живописи. Кажется, она замечательно пишет. Я, знаешь ли, ничего в этом не понимаю.

– Она хотела давать уроки потом?

– Что ты… Просто для своего удовольствия, У нее никогда не было необходимости работать и зарабатывать на жизнь. Подумай, в восемнадцать лет она уже имела собственную машину. Ее отец был крупным промышленником…

Гевиньи повернулся и подошел к столу.

Флавье отметил его легкую и уверенную поступь. Раньше у него была довольно скованная походка, и держался он не так прямо. Богатство жены изменило его.

– Она теперь по-прежнему пишет?

– Нет. Понемногу перестала… Веяние времени. Парижанки такие занятые люди!

– Но… приступы, о которых ты говоришь… может, они имели какую-нибудь причину? Не было ли сперва потрясения? Или ссоры?.. Скверных новостей? Ты должен все хорошенько проверить сам.

– О! Еще бы! Конечно, я искал, но только ничего не нашел. Ведь часть недели я живу в Гавре, этого не следует забывать.

– А ее приступы, ее «отсутствие», как ты это назвал, началось, когда ты был там?

– Нет, я был здесь. Только что вернулся. В субботу… В начале Мадлен по обыкновению была весела. А вечером в первый раз показалась мне странной, но тогда я не обратил на это никакого внимания. Я сам был достаточно усталым.

– А прежде?