Пропащий

Однажды пришла вдова знаменитого индийского гуру. Юджи не только не оставил ее в покое, но и втянул в участие в общих песнях и плясках. В полдень Чандрасекар, потеряв контроль над собой, взорвался отчаянием: «Довольно! Это смешно!», но он ничего не мог поделать. Безнадежно, но, как любил говаривать Юджи: «Не достаточно безнадежно!» Его нисколько не тронули слезы Сугуны, появившиеся при виде изрядно потрепанных незнакомых людей, с неистовым безумством отплясывающих в ее гостиной.

Когда кто-то закричал: «Юджи, соседи будут жаловаться!», он ответил: «Пусть уезжают отсюда, если им не нравится!»

В то время сложно было рассмотреть добрую сторону Юджи. Он действовал как клинический психбольной. Почему на этой стадии игра развернулась таким образом? Было ли это его прощальным салютом? Действовал ли он так, чтобы людям потом было легче принять его смерть? Пытался ли он на самом деле разрушить всякую идею о собственной святости? Он так сильно толкал каждого в разных направлениях, что сориентироваться было невозможно.

«Сколько они могут еще выдержать?» Этот вопрос возникал все чаще по мере того, как происходили все более дикие вещи. Я задавал себе тот же вопрос: «Как долго это будет продолжаться?» Но как только он начинал сетовать на то, что слишком долго задержался: «Уже три недели мы здесь? Это слишком много!» (он всегда отмечал день, время и место), его начинали отговаривать: «Нет, Юджи! Ты должен остаться. Переезжай в Бангалор, тебя здесь больше всего любят!»

– Юджи, нам нравится, когда ты живешь у нас! – говорила Сугуна твердо, несмотря на то, что творилось в ее доме, и она нисколько не кривила душой.

– Я слишком долго задержался в этой отстойной стране! Я нарушаю покой вашей жизни.

Хоть он и безумствовал, идея его отъезда печалила Сугуну.

– Нет, Юджи, ты должен остаться навсегда! – предложил Мохан. – Переезжай в Бангалор!

– Ни за что! Вы хотите, чтобы я остался в этой грязной стране, где вы постоянно рядом? Ни за что в жизни! – ответил он с легкой улыбкой.

Все засмеялись: он не проявил никакой сентиментальности в отношении своей родины или друзей – наоборот, и тем не менее… Он сделал эту семью и их дом местом своего обитания много десятков лет назад и не пропускал ни года, чтобы не приехать к ним погостить на несколько месяцев. Он был близок со своими друзьями независимо от места жительства и их ощущений по этому поводу.

– Я привык чувствовать себя как дома в любом конце мира. А теперь, странное дело, я не чувствую себя дома нигде!

Затем он просматривал возможные варианты, по ходу вычеркивая один за другим:

– Америка? Вон! Европа? Вон! Индия? Никогда! Уж не хотите ли вы сказать, что если бы у меня был выбор, я бы когда-нибудь выбрал родиться на этой грязной индийской земле? Никогда! У меня не было выбора, родители просто меня заделали и вот он я!

В тот вечер его сумасбродство дошло до той точки, когда происходящее начало казаться мне дурным сном. Во время одной из наших «схваток» он снова засунул мою голову под кофейный столик и поставил свою ногу мне на шею, чтобы я не вырвался. Я подумал о том, что мог бы посадить его себе на плечи и пронести по комнате. Словно подслушав мои мысли, он уселся мне сверху на спину и велел поднять его. Вскоре я уже гарцевал по гостиной с Юджи на плечах, как папа с ребенком где-нибудь в парке. Народ замер в изумлении. Беспокоясь, как бы он не ударился головой о вентилятор на потолке, я посмотрел на отражение в стеклянных шкафах. Опасность ему не грозила, но поверить в то, что это происходит на самом деле, было сложно. Беззубое старое лицо над моими плечами улыбалось широкой детской улыбкой. Конечно, фотоаппарата ни у кого наготове не было, поэтому фотографий нет, но вряд ли кто-либо из там присутствовавших сможет забыть это зрелище.

В то время мы с Йогиней переживали очень непростое время. Она чувствовала себя брошенной. Я обычно приходил в свою комнату, уединялся и читал, рисовал, делал что угодно, чтобы не пересекаться с ней и не усиливать и без того изводящее меня желание. Ей очень хотелось проводить время со мной, но только в определенных рамках. Это раздражало, если не сказать больше. Потом она делала комментарий по поводу того, что я не понимаю, как им с Калифорнийцем тяжело, потому что они уже очень давно, дольше всех остальных, живут не дома. Я закипал.

«Почему ты злишься?» – спрашивала она и бесила меня этим вопросом еще больше. Как будто она не знала. Она сначала выводила меня из себя, а затем исчезала, как облако дыма. А я всегда оставался в подвешенном состоянии.

Однажды после мимолетного сексуального «грехопадения» она обвиняюще обозвала меня хищником. Мне просто хотелось ее убить. Я обзывал ее как только мог до тех пор, пока она не ударила меня по лицу. Мы стояли посреди заполненной людьми улицы и орали друг на друга. Это было так здорово, скажу я вам. Я провоцировал ее еще на один удар. Было важно, чтобы кто-то разрядил напряжение. Если бы это был я, от нее бы живого места не осталось.