Пропаганда 2.0

В. Денисенко видит в наличии не только информационную войну, но и информационный терроризм [20]. Он имеет в виду не системную войну, а разовую атаку в ответ на те или иные события, например, перенос памятника бронзовому солдату в Эстонии. Он пишет: «Можно сказать, что современный информационный терроризм является более распространенным, чем долговременная информационная война. Понятия «информационный терроризм» и «информационная война» в принципе идентичны, но их следует различать. Это поможет более точно идентифицировать угрозу и признать, что терроризм, даже информационный, является реальным вызовом безопасности государств, включая Литву».

Следует прислушаться к этому совету, хотя бы потому, что на эти два вида угроз требуется разное ответное реагирование.

В качестве целей российских активных мероприятий Литва видит радикализацию русского или польского этнического меньшинств в стране [21]: «Такие действия, как участие учеников русских школ в Литве в молодежных военных лагерях в России должны рассматриваться как не меньшая проблема, чем пропаганда российского телевидения. К сожалению, не видится пока, чтобы Литва выигрывала эту информационную войну против России».

Н. Малюкавичюс подчеркивает по поводу запаздывающего западного реагирования [22]: «Только после кампании Кремля в Крыму и в Восточной Украине и агрессивной антизападной пропаганды, которая последовала, Запад понял, какие большие провалы безопасности он оставил для использования Путиным. В этом отношении опыт Литвы, что касается присутствия российских медиа и деятельности в информационном пространстве, должен быть важным уроком для западных политических лидеров и экспертов» (см. также [23]).

Он также выделяет борьбу в области истории: «Медиастратегия Кремля фокусируется в основном на вопросах истории: как далекой, так и более недавней. Литва подается как государство, основанное на агрессивных националистических ценностях, фашистском прошлом и настоящем. Советский период, наоборот, показывается как нечто чудесное и ностальгическое».

Интересно читать о том, что медиастратегия Кремля практически одинакова в своем отношении и к Прибалтике, и к Украине, поскольку в качестве негатива вводятся практически те же сообщения. Это «фашисты» у власти, а также борьба за историю, которая привела, кстати, даже к тому, что Россия решила поставить свой памятник князю Владимиру, как бы «приватизируя» прошлое.

А. Кудорс (Латвия) в рамках технологий дестабилизации акцентирует российское внимание к соотечественникам. Он пишет [24]: «Политика соотечественников активно внедряется в Латвии, но не менее важной является распространение специфической интерпретации истории Россией. Для этого в Латвии есть очень благодатная почва. Социальная память латышей и русских, живущих в Латвии, различны».

Это интересный момент, который оказывается работающим на всем постсоветском пространстве. Причем обе стороны даже могут быть правы, поскольку акцентируют те точки в истории, которые важны, исходя из собственного видения этих процессов. Они могут опираться на объективные факты, но так как управление историей дает возможность управлять и будущим, они вступают в конфликт. Отдельный раздел исследования посвящен связям официальной России с латвийскими политическими партиями, что всегда было, кстати, предметом особого интереса и в Эстонии.

М. Виннерстиг просуммировал проявления российской мягкой силы на всей территории Прибалтики [25]. Он подчеркнул следующие вопросы, требующие изучения. Это экономика и энергетика в связи с тем, что Литва занялась газовым сектором, что меняет весь расклад газовой зависимости от России. Еще один вопрос касается проблем коррупции в балтийских странах.

Он отмечет также последствия украинской ситуации на продвижение мягкой силы: «Использование жесткой силы, такой как российская военная агрессия в Украине, может иметь серьезные последствия для возможности использования «мягкой силы» в ее основном понимании как силы привлечения. Использование жесткой силы может существенно сузить возможности «мягкой силы». До какой степени российские действия на Украине повлияют на отношение к России у населения прибалтийских государств – как среди основного населения, так и русскоговорящих меньшинств – является тем, что требует дальнейшего изучения».

В качестве еще одного вопроса для исследования он называет идентичность молодых людей, выросших здесь. Их идентичность оказалась сформированной как местными, так и международными факторами. Мнение Виннерстига по этому поводу таково: «Это должно привлечь к глубокому вниманию и анализу, чтобы понять внутреннюю динамику и развитие для будущей эффективной интеграции этнических русских, а также потенциальную эффективность российских дестабилизирующих и реваншистских политик по отношению к прибалтийским государствам».

Кстати, это естественная проблема для всей Прибалтики, где население старше 40 лет, если не говорит, то понимает русский, чего нельзя сказать о молодом поколении. То есть существует как бы несколько потоков, формирующих идентичность.