Лица второго эшелона не получают у нас должного внимания. И в этом есть определенная правда, их функции реально ограничены, когда речь идет о жесткой управленческой вертикали. А. Гладков в дневнике 1967 г. пишет о снятии Шелепина: «Как правило, сброшенные с карьерного конвейера у нас не поднимались: для того чтобы произошло обратно[е], им нужно обладать общественными биографиями или какими-то дарованиями, а у них ничего нет за душой, кроме привычки к интригам в партийном аппарате. Их друзья и собутыльники твердят, что они-то знают, куда надо вести страну. Но куда же? Если бы у них была политическая, или хотя бы стратегическая, или даже тактическая своя программа, то это как-то просочилось бы. В общем-то, в Москве всегда все знают. Думаю, что ничего, кроме борьбы за власть и аппетита к ней и, может быть, каких-то мелких выдумок в охранительной политике, у них не было» [1].
Сталин, руководя своими писателями, требовал от них настоящей, то есть нелинейной литературы о линейных объектах. Отсюда возникает модель соцреализма. В ней герои – физические объекты – движутся в рамках схематического сюжета. Ю. Лотман многократно подчеркивал, что художественный язык характеризуется многозначностью в отличие, например, от инструкции по пользованию утюгом.
Когда Сталин говорил, что у него нет других писателей, он имел в виду как раз писателей, создававших «нелинейные» произведения, чтение которых давало каждый раз новый результат. Сталин больше десятка раз (есть разные цифры у разных исследователей – 13, 15, 16, 18 раз) ходил на пьесу Булгакова «Дни Турбиных».
В беседе с украинскими писателями Сталин так объясняет свое отношение к пьеcе и к Булгакову (цит. по [2]): «А я вам скажу, я с точки зрения зрителя скажу. Возьмите «Дни Турбиных». Общий осадок впечатления у зрителя остается какой (несмотря на отрицательные стороны, в чем они состоят, тоже скажу), общий осадок впечатления остается какой, когда зритель уходит из театра? Это впечатление несокрушимой силы большевиков. Даже такие люди, крепкие, стойкие, по-своему честные, в кавычках, должны признать в конце концов, что ничего с этими большевиками не поделаешь. Я думаю, что автор, конечно, этого не хотел, в этом он неповинен, дело не в этом, конечно. «Дни Турбиных» – это величайшая демонстрация в пользу всесокрушающей силы большевизма».
Тут Сталин, несомненно, смешивает художественное и идеологическое. Он бы не выдержал десятикратное выслушивание одних и тех же идеологических лозунгов, так что художественное здесь должно быть важнее.
Кстати, Сталин подчеркивает дальше, что литература – это совершенно иная сфера, для нее нужны другие измерения оценки: «Для беллетристической литературы нужны другие мерки: нереволюционная и революционная, советская – несоветская, пролетарская – непролетарская. Но требовать, чтобы литература была коммунистической, нельзя».
Практически теми же словами Сталин пишет письмо писателю В. Билль-Белоцерковскому: и о литературе, и о «Днях Турбиных», о последних несколько шире [3]: «Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже «Дни Турбиных» – рыба. Легко «критиковать» и требовать запрета в отношении непролетарской литературы. Но самое легкое не есть самое хорошее. Дело не в запрете, а в том, чтобы шаг за шагом выживать со сцены старую и новую непролетарскую макулатуру в порядке соревнования, путем создания могущих ее заменить настоящих, интересных, художественных пьес пролетарского характера. А соревнование – дело большое и серьезное, ибо только в обстановке соревнования можно будет добиться формирования и кристаллизации нашей пролетарской художественной литературы. Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «Если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, – значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь». «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере «не повинен» в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?..».
Кстати, когда украинские писатели стали требовать снять пьесу Булгакова, а поставить пьесу Киршона о бакинских комиссарах, Сталин ответил так: «Если вы будете писать только о коммунистах, это не выйдет. У нас стосорокамиллионное население, а коммунистов только полтора миллиона. Не для одних же коммунистов эти пьесы ставятся. Такие требования предъявлять при недостатке хороших пьес – с нашей стороны, со стороны марксистов, – значит отвлекаться от действительности».