Пропаганда 2.0

Кстати, он отмечает в своей последней статье то, на что никто на постсоветской территории не обратил внимания: «Аналогии могут рефлексивно служить в качестве сильной объединяющей силы. Путин часто употребляет аналогии против международного сообщества. Он подчеркивал несколько раз, что российское вторжение в Крым немногим отличалось от натовского вторжения в Косово. Но он забыл добавить, что Россия поглотила Крым, в то время как ни одна страна НАТО не включила в себя Косово».

Англичане в своей комуникативной работе выделяют три типа объектов: информационные, отношенческие и поведенческие коммуникации [15]. Последние как раз направлены на подталкивание к определенному поведению.

Есть в этом плане и определенные параллельные тренды в России. А. Денисов и Е. Денисова вводят термин психическая инфраструктура, который также согласуется с рефлексивным управлением [16]: «Под объектами психической инфраструктуры не следует понимать СМИ, Интернет, Голливуд или средства рекламы, агитации и пропаганды. Это – инструменты эпохи индустриализма либо элементы преднамеренной дезинформации. Объекты психической инфраструктуры постиндустриальной эпохи – это, в частности, интерфейсы сознание/сознание, задающие: правила целенаправленной модификации восприятия действительности; условия интерпретации возникших в результате этой модификации потоков субъективных образов действительности; условия использования измененных интерпретаций потоков субъективных образов для целей спонтанного и управляемого изменения или разрушения моделей поведения».

Военные оказались впереди в еще одном аспекте возможного конфликта. Странным образом передовым отрядом по борьбе с цветными революциями, а они сегодня выступают как главный идеологический противник, становится в России Министерство обороны [17–18]. Именно ему поручено это властью, хотя во всех странах войска не могут использоваться внутри страны. Да они и не приспособлены для этого, поскольку а) слабо могут действовать в городских условиях и б) часто переходят на сторону населения.

Е. Шульман отмечает, перечисляя проявления властного внимания к этой тематике [19]: «Администрация президента собирается заплатить 4,3 млн руб. за разработку «методики квалификации враждебного использования информационно-коммуникационных технологий и модели межгосударственной системы мониторинга угроз в области международной информационной безопасности», судя по заказу, опубликованному на сайте zakupki.ru. Министерство обороны предлагает организовать в вузах «изучение студентами технологий распространения «цветных революций» и методов противодействия (правовых, административных, экономических, информационно-культурных и др.)», что следует из письма замминистра обороны депутату Мосгордумы. Стало известно, что МО заказывает научное исследование методов борьбы с «цветными революциями». Подобное стремление – вещь вполне понятная: действующий министр обороны – фигура политически значимая, и значимость эта будет возрастать с ростом военных расходов федерального бюджета (которые в 2015 г. должны достигнуть 5,34 % ВВП – больше, чем в любой момент после 1992 г.). Поэтому Минобороны будет заниматься тем, чем раньше не занималось: среди прочего использовать актуальный политический тренд – борьбу с «цветными революциями» – и завоевывать себе место в этом тренде».

В принципе, это понятно: главным защитником от врагов всегда было министерство обороны. А в случае появления цветных революций они стали претендовать на роль главного врага. Так что переход этот не требует комментариев.

А. Бартош связывает вместе цветные революции и гибридные войны [20].

С точки зрения и политологов, и военных, болевой точкой становится «демонтаж политических режимов» [21–22]. При этом А. Проханов не захотел признать наличие механизма цветных революций в смене власти в СССР, ведь тогда получится, что все власти на постсоветском пространстве являются нелегитимными [23]: «“Цветные революции” направлены на свержение действующей власти усилиями активной части так называемого «гражданского общества», неправительственными и некоммерческими организациями, при полной поддержке «мирового общественного мнения», при содействии части «властной вертикали» с нейтрализацией государственных силовых структур. Значительная часть таких «цветных» политтехнологий, несомненно, была задействована и в августе 91-го. Но в целом события ГКЧП шли несколько по иному сценарию: в стране уже был создан альтернативный центр власти, и фактическая передача ему всех полномочий произошла без решающего участия протестной «улицы». И «перестройка», и ГКЧП, и уничтожение СССР, и последующие «рыночные реформы» с расстрелом Верховного Совета в «черном октябре» 1993 года являлись, на мой взгляд, результатом сговора части советской «верхушки» с “коллективным Западом”».