Авторы также относят к сфере применения оружия и цветные революции: «организационные, информационные и когнитивные технологии, позволяющие
Хотя С. Кургинян видит оргвойну также в подобном срезе, акцентируя в своем понимании внимание на мотивациях организационных решений [32]: «Оргвойна – это, прежде всего, нужное атакующему управление мотивациями организационных решений противника во всех частях его социально-государственной системы».
М. Мамикоян вообще уходит от собственно организационного начала, пытаясь ради этого превратить в организационную структуру общественное сознание [33]: «Создается карта общественного сознания. На карте выделяются отдельные «территории». Каждая территория населяется «языком», враждебным языкам других территорий. Под языком имеется в виду матрица, описывающая мир (себя и других, добро и зло, прошлое и будущее и т. д.). Если матрицы, размещенные на каждой из территорий общественного (и индивидуального!) сознания, не состыкуются с матрицами, находящимися на других территориях – атакованный мозг погружается в хаос. Меняя элементы матриц и сохраняя их несовместимость друг с другом, можно управлять хаосом. Это следовало бы назвать – спецоперация “Вавилон”».
Организационная война, по нашему мнению, это все же атака именно на организационный механизм социосистемы, что в результате должно вести его к принятию заведомо неправильного или неадекватного решения. Вспомним, что первые определения информационной войны как раз задавали ее как войну систем принятия решений. В этом плане, вероятно, цикл принятия решений Бойда должен трактоваться в первую очередь как организационное оружие.
Разрушение СССР прошло также по модели такого рода, когда первые игроки страны Горбачев и Яковлев стали вести страну к развалу путем полной замены ее ценностной матрицы. В иерархической системе КПСС практически невозможно было организовать сопротивление, поскольку она существовала в систематике квазиармейских приказов.
Идеология – это не только картина, а и жесткая схема, которая не разрешает отклонений. Именно за идеологию и пропаганду отвечал в этой поздней советской системе А. Яковлев, который имел все возможности для поэтапного ее разрушения. При этом как отмечают С. Григорьянц и другие, диссиденты все еще продолжали сидеть в это время.
Организационное оружие впускало разрушительную для советской системы информацию поэтапно. Горбачев витийствовал о ленинизме, но ленинизм стал воплощаться в контрпредставления. Сначала на авансцену вернулись Троцкий, Бухарин и другие запрещенные имена. В ходе этого Горбачев заговорил об общеевропейском доме, предлагая как бы негласную замену своего дома на чужой. И так постепенно свой дом был забыт, но европейский так и не был получен.
Программирование Горбачева на те или иные слова и действия и является ярким примером применения оргоружия, поскольку происходит использование имеющегося организационного потенциала, ведь все подчинено первому лицу, особенно когда мы имеем дело с советской системой, где функционирует жесткая вертикаль власти. Г. Гудков отсчитывает восстановление такой вертикали власти в России с 2004 г. [34]. Причем он обозначил этот процесс термином «гибридная контрреволюция».
Все отмеченные выше направления – рефлексивное управление, идеология, организационное оружие – очень хорошо ложатся в систематику гибридных войн. Тем более что против них трудно выработать «противоядие», поскольку они оказались сильнее разработанными именно российской стороной. Поэтому значимым является поиск национального компонента в казалось бы универсальных методах ведения войны.
Именно рефлексивный контроль привлек всеобщее внимание, чему посвящены анализы ситуации от Грузии [35] до Крыма [36–38]. И еще раз повторим мнение российского теоретика информационной войны С. Комова, который включил в информационное противодействие внедрение дезинформации на всех этапах информационного обеспечения [39].