Пропаганда 2.0

– Так же, как бросил в Грузии и на Украине.

– Но нам то что с того? – спросил Юра.

– Забегаешь вперед, Алексеич. Итак, второе. Президент перестал быть неприкосновенной фигурой в общественном сознании. Скоро его не будет клясть только ленивый. И третье, политика в России закончилась. Смешно, но она закончилась даже не с отменой губернаторских выборов, а с нашей жалкой кампании. Теперь результаты всех более или менее значимых выборов будут «рисоваться» независимо от результатов голосования. Останутся только выборы местные» [34].

Кстати, в книге речь идет о революционной смене власти в России. Сам Хомяков так объясняет, почему он использует фэнтези для распространения своих идей [31]: «в фэнтэзи все самые скандальные факты можно объяснить выдумкой. И никто не придерется. Так что все свои самые смелые оценки я даю в своих художественных произведениях в виде политического фэнтэзи».

Революции активно используют физическое пространство, а не только информационное или виртуальное. И так было всегда. Человек на митинге всегда является более внушаемым, поскольку на него возбуждающе действуют стоящие рядом с ним люди. Он становится частью единого организма, где его индивидуальная воля уже не является столь значимой. Даже футбольные фаны, превращаясь в толпу, представляют определенную опасность для правоохранителей. По этой причине европейская полиция все время обменивается данными при проведении международных матчей, чтобы знать возможных зачинщиков беспорядков. И в Англии, к примеру, очень серьезно занимаются такой научной тематикой, как управление толпой.

Как мы видели, определенные физические ограничения жизни запускались во всех крупных переменах советской истории: от снятия Хрущева до перестройки. Все это было использованием физического пространства, которое существенным образом влияет на настроение населения, одновременно с информационным и виртуальным. Отсюда следует, что массовое сознание, будучи раздраженным, более благосклонно относится к смыслам смены власти.

Но это метод старый. Информационная цивилизация взяла на вооружение его аналог, только из другого пространства. Точно так же в современных условиях используют телевидение. Когда нельзя использовать негативизацию физических контекстов, негативизируют виртуальные и информационные. Д. Дондурей говорит о войне с Грузией [35]: «В августе 2007 года менее 13 % россиян негативно относились к Грузии и грузинам, но через пять дней после ареста четырех российских офицеров в Тбилиси в октябре того же года (уже после того, как их освободили) от 35 до 44 % граждан России, по данным всех социологических служб, испытывали к этой кавказской и православной стране чувство глубокой неприязни. Именно телевидение, безусловно, обеспечило безоговорочную поддержку российским населением действий своего правительства в Южной Осетии и Абхазии летом минувшего года, сохраняя чрезвычайно высокий уровень доверия к лидерам государства в условиях экономического кризиса».

Однотипно ситуация информационного контекста готовилась в случае Крыма и Донбасса. И по опросам Левада-центра можно видеть, что при снижении интенсива телевизионного воздействия уменьшается и поддержка такого рода действий [36]. Хотя за три года (август 2012 – август 2015) выросло с 16 до 21 % число тех, кто считает, что телевидение дает в целом полную и объективную картину происходящих событий, правда, одновременно поднялось с 17 до 20 % и число тех, кто считает, что телевидение дает убогое и искаженное представление о событиях в мире [37].

Кстати, еще одним источником заполнения массового сознания мифами является конспирология, которая реализуется как в околонаучных трактатах, так и в художественной литературе. Она хороша тем, что может объяснить все или почти все. В кризисные периоды происходит расцвет такого рода литературы (см. анализ конспирологии на полках книжных магазинов [38]). Однотипно на этой ниве работает и фантастика. Д. Быков говорит [39]: «фантасты в сегодняшнем обществе играют огромную роль. Война в Украине – это их работа, их проект». Эту тему развивают Д. Быков в России и К. Янг в США [40–42].

Есть подобные же параллели о влиянии некоторых текстов на трансформацию поведения. Гумилева, например, связывают с психологическим типом воина-эстета, который выводят из творчества Ф. Ницше [43]. Ницше также очень часто связывают с фашизмом из-за его концепции сверхчеловека. Но сегодняшние исследователи отходят от модели Ницше как «крестного отца фашизма», соединяя такой подход с ролью, которую сыграла в довоенное время сестра Ницше Э. Форстер-Ницше, бывшая директором его музея и принимавшая там в 1934 г. Гитлера [44–45]. Она вносила изменения в его тексты, чтобы приблизить их к нужному с ее точки зрения идеалу.