Пропаганда 2.0

Мы сегодня смотрим на проблему создания образа Петра Первого несколько упрощенно. Но за этим стояла тяжелая и многолетняя работа. Причем надо было опереться на стилизацию под язык того времени, что показано в исследовании Т. Олссон «Стилизация документов и писем в романе «Петр Первый» А. Н. Толстого по оригинальным актам Петровского времени» [33]. Это позволяет исследователю говорить о Толстом как о писателе-историке.

Но и над писателем-историком также был нависший меч. Уже после войны, работая в составе Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, А. Толстой узнал о несостоявшемся, к счастью, повороте своей судьбы [34]: «Энкавэдэшник рассказал Толстому, что тот разрабатывался как глава большого разветвленного антисоветского заговора, участниками которого должны были стать многие репатрианты, писатели-возвращенцы. Органами планировался большой процесс, намечаемый на 1940–1941 гг. И его подготовка была сорвана неожиданным для НКВД подписанием мирного Пакта с Германией, когда всех якобы фашистских шпионов потребовалось срочно переквалифицировать в английских и французских. Это, разумеется, не было для сталинских палачей непреодолимым препятствием, но требовало некоторого времени. А тут в Европе стали расширяться поля Второй мировой войны, и фигурантов несостоявшегося в Москве писательского заговора пришлось пускать в расход по одиночке и под другим обвинительным соусом».

И это касается практически всех писателей, которые смогли подняться на самый верх писательского цеха и уцелеть. И. Эренбург также занимался заказными вещами для Сталина, например, написанием статьи, которая опровергала существование в СССР антисемитизма [35]. Это опять-таки не критика, поскольку все – и писатели, и академики – могли творить только тогда, когда они не вступали в противоречие с идеологическим управлением ими. 1937 год сделал всем такую прививку, что не могло быть и речи о каком-то сопротивлении.

Эренбург, наоборот, был на первом месте как публицист времен войны. П. Антокольский пишет о нем в своих дневниках [36]: «Первый в советское время романист-прозаик, сразу дошедший до широкого читателя и полюбившийся широкому читателю. Он – герой всей войны в Испании. Лучший публицист и газетчик в годы Отечественной войны. Он один сделал для победы больше всех советских писателей, взятых вместе. В послевоенное время он был самым неутомимым и поэтому самым полезным из всех писателей-офицеров связи с зарубежными деятелями. А среди этих зарубежных наиболее влиятельный, чтимый и духовно им понятный и близкий».

И это вновь индивидуальное поведение в системе, где индивидуальное поведение не приветствуется и может быть наказуемо. Однако интеллигенция как раз характеризуется именно индивидуальным поведением, поэтому она с неизбежностью попадает в ситуацию конфликта с властью.

Б. Сарнов увидел в конце войны этап завершения строительства идеологической системы Сталиным [31]: «Это было начало того идеологического «поворота всем вдруг», который завершился, во всяком случае, окончательно оформился уже в годы войны – роспуском Коминтерна, сменой государственного гимна (вместо «Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой…» – «Нас вырастил Сталин на верность народу…»), тостом Сталина «За великий русский народ» и многими другими – большими и малыми – знаками кардинальной смены идеологической парадигмы. Армии вернули погоны. Наркомы стали министрами. В школах было введено раздельное обучение и даже введена для школьников форма старых русских гимназий. Слегка укротили воинствующих безбожников и вернули кое-какие права Церкви. Эстетическим идеалом Сталина был фасад Российской империи: старая русская военная форма с погонами, деньги, похожие на царские трешки и пятерки, «царский» портрет генералиссимуса на здании Моссовета (левая нога на полшага впереди правой, в левой руке перчатки)… Полностью реализовать этот свой политический и эстетический идеал Сталину позволила война, сразу названная и ставшая Отечественной. Все понимали, что за колхозы, за сталинский социализм никто умирать не станет. Иное дело – за Родину, за Россию… Никого поэтому не удивило и не шокировало обращение Сталина к «теням наших великих предков» – Суворова и Кутузова, Минина и Пожарского, Дмитрия Донского и Александра Невского. Никого не шокировало даже то, что наряду с этими великими тенями нас по-прежнему осеняли другие тени – тени великих бунтарей и революционеров».

В результате была выстроена новая система символов, а история встала в один ряд с защитниками отечества в военных мундирах. И все это продолжается по сегодняшний день. Как сказал П. Лобков: «История – модная наука, ее перелицовка – национальный спорт» [37].