Пропаганда 2.0

Если посмотреть на известную речь Геббельса 1943 г. с призывом к тотальной войне, то можно увидеть и принятие этого выступления аудиторией [15]: «Тотальная война – это требование данной минуты. Мы должны положить конец тому буржуазному отношению, которое мы столь часто наблюдали в этой войне: помойте мне спинку, но так, чтобы меня не намочить! (Каждую фразу встречают растущие аплодисменты и одобрение.) Нам угрожает гигантская опасность. И усилия, с которыми мы ее встретим, должны быть столь же гигантскими. Настало время снять лайковые перчатки и воспользоваться кулаками. (Громкие возгласы одобрения. Пение с балконов и партера говорит о полном одобрении присутствующих.) Мы больше не можем беспечно и не в полную силу использовать наш военный потенциал у себя дома и в той значительной части Европы, которую мы контролируем. Мы должны использовать все наши ресурсы, причем настолько быстро и тщательно, насколько это возможно с организационной и практической точек зрения. Ненужные хлопоты совершенно неуместны. Будущее Европы полностью зависит от нашего успеха на востоке. Мы готовы отстоять Европу. В этой битве немецкий народ проливает свою самую ценную национальную кровь. Остальная часть Европы должна хотя бы помогать нам. И, судя по множеству серьезных голосов, раздающихся в Европе, одни это уже осознали. Другие все еще чего-то ждут. Но им на нас не повлиять. Если бы опасность угрожала только им одним, мы бы восприняли их нежелание как сущую нелепицу, не стоящую внимания. Однако опасность угрожает всем нам, и каждый из нас должен внести свою лепту. Те, кто сегодня этого не понимает, завтра будут коленопреклоненно благодарить нас за то, что мы смело и решительно взялись за дело».

Тоталитарный характер этой пропаганды лежал не только в ее системном охвате информационных потоков, а и в том, что все искусство, наука, литература становились пропагандой. К этому следует добавить, что нарушение картины мира, создаваемой пропагандой, карается в случае тоталитарного государства серьезными репрессиями, включая арест и смертную казнь.

Хорошим примером использования науки в пропагандистских целях является история. Ее используют все страны, как и все страны создают из своих министерств образования мини-министерства пропаганды, поскольку в ребенка закладывается та модель мира, которую исповедует данное государство.

Немцы также активно занимались своей историей. И это не только Аненербе, которое более интересовалось мистическим прошлым, но и археология. Например, Аненербе искало мистические предметы места повсюду, включая и оккупированные территории [16–19]. Здесь были и политически мотивированные проекты типа поисков ученых, имеющих еврейские корни благодаря женитьбе. И это понятно, поскольку возглавлял эту организацию Г. Гиммлер. Одним из первых проектов был лингвистический по изучению рун. Но основным был поиск арийских и мистических следов по всему миру.

Арийская модель мира была усилена использованием в своих интересах отобранных фактов прошлого. Археология стала такой «служанкой» пропаганды и идеологии [20–21]. Здесь также имела место манипуляция символами, когда активно оперировали терминами с негативными ассоциациями, например, «варварская», «недоразвитая», «примитивная». Исследователи также подчеркивают, что это касается не только Германии [20]: «Археология легко поддается сознательной дезинформации. Почти-правда и полуфакты использовались в археологических контекстах не только в нацистской Германии для того, чтобы поддерживать расистские доктрины и колониальные военные расширения или для доказательства легитимности шатких режимов».

Одним из основателей Аненербе был и Р. Дарре [22–24]. Это такой аграрный министр, который сегодня выглядел бы как представитель партии зеленых. Об этом направлении говорят как о «зеленых нацистах». Кстати, он уже тогда рекламировал органическую еду. Именно сквозь него шло основное финансирование Аненербе.

Но он был не просто аграрным министром, ему принадлежит так называемая идеология крови и земли, лежащая в фундаменте нацизма [25–27]. Она базировалась на этничности, которая определялась кровью и территорией. Она же стала основой концепции жизненного пространства – Lebensraum, базового для немецкого государства того времени. Соответственно, это отражалось в том числе и в искусстве того времени. К примеру, ценились сельские пейзажи, которые могли получать названия «Немецкая земля» или «Немецкий дуб». То есть пропагандисткие задачи формировали задачи искусства. Обратившись к искусству, гражданин косвенно получал все равно пропаганду.