Прокурор

По личной просьбе Зарембы телережиссер запечатлел производственное совещание у директора фабрики. Баринову на деле отстранили от участия в съемках. План съемок, который она, что говорится, вынашивала и лелеяла, столько времени сидя в Южноморске, Олег Стариков игнорировал. Ей было обидно. А главное, не с кем даже поделиться, поплакаться, что ли.

«Неужели так будет всегда?» — думала она, безучастно присутствуя в кабинете Фадея Борисовича, когда Олег лихо отснимал сцену за сценой.

Она маялась, но со съемок уйти не решилась.

Маялся и еще один человек — Евгений Иванович Анегин. После ночного загула на хуторе. В комнате было душно и жарко от осветительных приборов и набившихся людей. Даже кондиционер не справлялся.

Когда наконец Стариков торжественно произнес: «Стоп! Объект закончили!», начальник СЭЦа едва ли не первым бросился к дверям. Но его окликнул Боржанский и знаком показал зайти к нему.

— Уж лучше бы не появлялся сегодня на фабрике, — ворчливо заметил главный художник у себя в кабинете. — Ты хоть в зеркало смотрелся?

— Эти прожекторы… — попытался оправдаться Анегин.

— Помолчи! — оборвал его Боржанский и спросил: — Оператор действовал как надо?

— Будь спок! — заверил Евгений Иванович. — Между прочим, на хутор я вчера поехал не зря…

И он рассказал Боржанскому о беседе с Витюней по поводу Мурадяна.

— Неужели ты думаешь, что Мурадян возьмет на лапу? — покачал головой Герман Васильевич, выслушав Анегина. — Майор! Замначальника ОБХСС!

— А что, майоры милиции не люди? — усмехнулся Евгений Иванович. — Им деньги не нужны?.. По-моему, не берут только те, кому не дают… Предложить кусок пожирнее — наверняка не устоит…

— Ну ты и замахиваешься, Казак, — уже несколько одобрительно произнес главный художник. — Высоко метишь!

— Поэтому ты и прозвал меня Казаком! — развеселился Анегин.

— Да уж скорее за пагубную страсть непременно иметь породистую лошадку — не смог удержаться от подковырки Боржанский. — Ох, подведешь ты нас под монастырь своими замашками!..

— Да будет тебе! — поморщился начальник СЭЦа. — Лучше давай обмозгуем, как получше подъехать к Мурадяну…

Это они обсуждали долго и тщательно. А когда кончили, Евгений Иванович сказал:

— Козолуп, так сказать, безвременно выбыл. Нужен новый шофер-экспедитор.

— Только из своих, — подчеркнул главный художник.

— А как же! Против Митьки не возражаешь?

— Громила? — удивился Боржанский. — В принципе — нет. Но он же твой заместитель в цеху. Не покажется ли подозрительным понижение в должности?

— Ты, Герман, скоро начнешь бояться собственной тени, — в свою очередь, подколол Боржанского Анегин. — Выдадим за порыв энтузиаста! Подхватил почин погибшего товарища…

— Ладно, — кивнул Боржанский.

— Завтра готовь приказ.

— Хорошо. Еще что?

— Сам знаешь, я разрываюсь на части. На мне теперь не только функции Марчука, но и надомники…

— Понятно, — перебил Герман Васильевич. — Какие предложения?

— Бросить на надомников Витюню.

Боржанский задумался, пососал чубук трубки, потом спросил:

— Не рано ли?

— А где я тебе людей возьму? — разозлился Анегин. — Рожу, что ли?

— Что ж, Витюня так Витюня… Введи его в курс дела, покажи, проинструктируй…

— Само собой…

…Вечером того же дня Берестов подкатил к дому Анегина. Евгений Иванович сел в машину и назвал адрес. Поехали через центр города.

Южноморск доживал последние бурлящие курортные дни. Скоро начнется учебный год, мамаши увезут детей-школьников, и наступит пора степенных отдыхающих, с начальственной осанкой и солидными брюшками. Бархатный сезон…

— Послушай, Витюня, — начал Анегин, безучастно наблюдая в окно «Волги» за толпами фланирующих отдыхающих. — Теперь для тебя начнется настоящее дело. Готов?

— Как скажете, Евгений Иванович, — бросил на начальника СЭЦа преданный взгляд Виктор. — Работка-то не очень мудреная?

— Справишься, — заверил Анегин. — Но заруби себе на носу: ты — мой кадр! Дай срок, мы все приберем к своим рукам. Хватит, покуражился! бросил он кому-то угрозу, но, спохватившись, продолжил: — А сегодня хорошенько запоминай, что к чему. В дальнейшем будешь шуровать самостоятельно…

По адресу, указанному Анегиным, находился чей-то собственный дом. С высоким глухим забором. На условный знак — длинный звонок, короткий и снова длинный — калитку открыла полная черноволосая женщина.

— Привет, Оленька! — поздоровался Евгений Иванович.

Та ответила на приветствие и повела приехавших в дом. При электрическом свете Берестов увидел, что «Оленьке» не меньше пятидесяти.

Анегин сказал хозяйке:

— Познакомься, это Виктор. Теперь вместо меня будет приезжать он.

— Понятно, — кивнула женщина.

Берестов оглядел комнату, в которую попал. Большой длинный стол, какие бывают в пошивочных мастерских, весь устланный раскроенными кусками джинсовой ткани. Тут же стояла электрическая швейная машинка с недостроченными джинсами.

Хозяйка отодвинула крой, положила на стол огромный лист оберточной бумаги, в которую стала заворачивать стопу готовых брюк.

— Какой размер гонишь? — спросил Евгений Иванович, наблюдая за ее действиями.

— Сорок шестой.

— Закончишь партию, переходи на сорок восьмой, — сказал Анегин.