Прокурор республики

Многие речи для депутатов-большевиков писал Ленин. С надежной оказией эти речи попадали в столицу. Депутаты заучивали ленинский текст наизусть иногда целиком, чаще — основные разделы. И вскоре ясные, убедительные и страстные речи вождя большевистской партии звучали из уст рабочих ораторов под сводами Таврического дворца, где черносотенцы встречали их воем и свистом. А на следующий день не только большевистская «Правда», но и официальные правительственные газеты разносили их, хотя и в очень урезанном виде, по всей стране: по правилам печать должна была сообщать обо всем, что говорилось с думской трибуны.

Но для того чтобы из Кракова текст попал в Петербург, нужно было время. А Дума заседала почти ежедневно, подчас на подготовку очередного выступления по какому-нибудь спешному запросу депутату оставалась одна только ночь. Или, еще того хуже, — несколько.

Вот на этот-то случай и был всегда рядом Николай Васильевич Крыленко доверенное лицо ЦК при большевистской фракции Думы. Блестяще образованный марксист, совмещавший в себе дар оратора, полемиста, тактика и стилиста.

За день он выматывался отчаянно. Из одного конца города в другой, иногда по нескольку раз. На Васильевский остров за письмами. На Охту, в Колпино, в Озерки, где явочные квартиры, — для встречи с представителями партийных организаций, привезшими «из глубинки» сведения с мест. В редакцию «Правды», чтобы успеть к сдаче в набор думской полосы. В Таврический дворец, на хоры, где места для публики — послушать своих, да и противников тоже, подбодрить, если надо, помочь жестом, кивком….

Поднимаясь по широким ступеням дома на Песках, где-то между третьим и четвертым этажами, Крыленко вспомнил, что не ел уже целые сутки, и почувствовал, что ноги отказываются ему служить. Постоял. Отдышался. Усилием воли заставил себя одолеть несколько ступенек.

Романа не было дома, он еще не возвращался, хотя дневное заседание Думы уже закрылось.

Жена Малиновского, Стефа, понятия не имела, где муж.

— Перекусить найдется? — спросил Крыленко, зайдя в прихожую и прикрыв за собой дверь, чтобы не вести разговор на лестнице.

— Разве что черный хлеб да соленый огурчик, — вздохнула Стефа. — Вы же знаете, Николай Васильевич, наше положение. До получки еще три дня…

— Ладно, — сказал Крыленко, — где-нибудь накормят. Когда Роман вернется, пусть найдет меня.

Я буду или у Петровских, или у Гусевых.

В этом доме он был знаком почти со всеми, но мало кто знал его настоящее имя. Даже дети умели держать язык за зубами. Крыленко рассказывал им сказки, которые сам сочинял на ходу, они слушали зачарованно, то замирая от страха, то хохоча.

Из квартиры Гусевых доносились детские голоса.

Он трижды стукнул. Голоса смолкли, дверь открылась, и он вошел.

Лиза, дочь Гусевых, взяв Крыленко за руку, торжественно ввела в комнату. Дети обступили его, затормошили.

От матери Лизы не укрылось, как плохо выглядит гость.

— Погодите, дайте же отдохнуть человеку, — сказала она с укоризной. Вы ужинали, товарищ Абрам?

— Конечно, ужинал. Вчера…

Дети и те оценили его грустную шутку. Мальчишка, один из сыновей Петровского, устраиваясь по привычке у него на коленях, участливо спросила.

— Может, сначала поедите, дядя Абрам.

На столе появилась миска с дымящейся гречневой кашей, картошка, пирожки. «Только не наорасызаться сразу», — вспомнил он советы товарищей, прошедших уже через тюремные голодовки. Начал есть медленно, степенно, словно только что отобедал.

— Ну что — сказку?

— Да… — пискнул восторженно самый маленький из детей, но мальчик постарше дал малышу подзатыльник:

— Стихи, дядя Абрам. Те, что в прошлый раз…

И другой паренек согласно кивнул: да-да, те самые стихи! Крыленко не смог сдержать улыбку. Ого, эти ребята далеко пойдут, если им уже подавай не сказки, а взрывную, язвительную сатиру Василия Курочкина…

Оттого мы к шаманству привычны,
Оттого мы храбры на словах,
Что мы все, господа, двуязычны,
Как орел наш о двух головах…

Он читал бы еще и еще, все, что знал и любил но тут пришла Стефа сказать, что муж вернулся. Ребята разом потускнели, смущенно умолкли, и только тогда Крыленко заметил, что нет детей Малиновских, которые обычно проводили время в общей компании.

— Почему носы повесили? Ну, выкладывайте… — с напускной суровостью потребовал Крыленко, поднимаясь из-за стола.

Стефы уже не было, она ушла, и к ребятам снова вернулась их прежняя бойкость.

— Мы сегодня играли у тети Стефы, — заговорили они наперебой, возились, прятались, ну и случайно с кровати покрывало стянули. Так она чуть нас не побила…

— Да вы что?! — недоверчиво сказал Крыленко. — Нехорошо наговаривать. Она же добрая, тетя Стефа…

Самый старший из мальчишек рассудительно подтвердил:

— Конечно, добрая. Просто… — Он покраснел от неловкости за то, что ему придется раскрыть чужую тайну. — Там под лоскутным покрывалом было еще другое, атласное. И мы это увидели. Вот она и разозлилась…