Прокол

Я и без помощи Рэкуна сразу узнал Чмыря. Свободно-расслабленная поза, чёрные короткие волосы, лохматые брови, правильное и в то же время почему-то отталкивающее лицо, хорошая, с тонкой талией, фигура — плечищи, шея и чуть не лопающийся на спине чёрный комбинезон. Роки был прав: сегодня кто-то из новичков погибнет в результате «естественного отбора».

Так и случилось. Для разминки дёртики потребовали сначала в качестве спарринг-партнёров прибывших вчера новичков, к которым принадлежал и я. Я нарочно не сводил глаз с Чмыря и добился своего: он почувствовал на себе взгляд, прищурился и вдруг поманил меня пальцем. Приближалась развязка.

Не успел я вступить на площадку, как Чмырь сделал резкое движение, и я еле-еле уберёг свой любопытный нос от его мощного, высоко шнурованного башмака. Тут же последовал целый град мощных ударов, некоторые из которых мне пришлось держать, так как я нарочно не привёл себя в рабочий режим, что позволяло мне легче осуществить свой план. Периферическим зрением я ещё успел заметить посеревшее лицо румяного Роки и скептически-брезгливое — Джанка, искренне полагавшего, что я блефую: он видно думал, что я нахожусь в рабочем ритме.

Прошло две минуты с начала поединка, я уже понял и раскусил пластику Чмыря, рисунок и стиль его движений. На мгновение дурацкий азарт овладел было мною: мне вдруг захотелось войти в рабочий ритм и заставить его жевать сопли.

В это время, читая его тело, как раскрытую книгу, я понял, что сейчас последует его любимый удар ногой в висок. Всё. Больше тянуть не было смыла. Высокий ботинок двигался к моему лицу. Дав Чмырю ощутить касание ботинка и силу его коронного удара, но неуловимым, отработанным в бесконечных тренировках движением погасив смертельный «сандерклэп», я рухнул в серую, нагретую чужим мне солнцем пыль чужой планеты Паппетстринг.

10

«Если мы действительно захотим жить, лучше попытаться начать, не откладывая; если…» Стоп, стоп, стоп. Сейчас мне нужна вторая строка. Мне необходимо совершить обратный переход из небытия в бытие. Ведь я действительно хочу жить, я должен жить во что бы то ни стало!

Оторвавшаяся от тела, моя душа оставалась связанной с ним лишь слабой, незримой, исчезающе тонкой нитью. Всё это время она трепетала на острой грани, на лезвии бритвы, запрограммированная моей собранной в кулак волей пребывать в зыбком промежуточном состоянии. Душа, парившая надо мной, покинула меня, но ещё не принятая Вселенной, ещё не растворившаяся в ней, могла и должна была вернуться ко мне.

Осторожно, словно боясь спугнуть её, я сделал первый слабый вдох, и она вошла в меня. Мы вновь воссоединились.

Глаза мои, до этого будто отстранённо наблюдавшие сверху меня самоё, теперь встретились с непроницаемой тьмой могилы; проснулись и другие органы чувств. Я ощутил боль, идущую от ссадины на виске, шершавость обёрнутой вокруг меня грубой. мешковины, её запах и запах чужой земли. Я услышал жуткую могильную тишину.

Воздуха, сохранившегося в пустотах между телом и мешковиной, едва хватило на один полноценный вдох. Я мог продержаться без кислорода минут шесть или семь, и за это время должен был выкопаться из могилы.

Задержав дыхание и плотнее сомкнув веки, я постарался подтянуть к груди ноги, одновременно приводя себя в рабочий ритм. Последовательно распрямляя и сгибая их, мне, наконец, удалось сделать это. Теперь, находясь в положении лёжа лицом вверх и имея хорошую опору на спину, я, как в станке для выполнения жима лёжа ногами, начал разгибать ноги, пробиваясь к воздуху. Сила реакции вдавила спину в грунт, и он поехал, пополз подо мной. Извиваясь, как червяк, я пытался принять устойчивое положение и в этот момент ощутил под собой окоченевший труп. Видимо это был один из тех несчастных, убитых уже после того, как я сознательно ввёл себя в летарго-мортуарную кому, инсценировав собственную смерть.

Я молился за его измученную и давно отлетевшую душу. Благодаря тому, что он был брошен в яму первым, я оказался хотя бы на фут ближе к поверхности. Мысленно я просил у него прощения за то, что беспокою его, но иначе не мог и продолжал ворочаться в могиле, словно исполняя с мертвецом чудовищный адский танец в положении лёжа.

Сдерживая нараставшую во мне ярость, не смея кричать, чтобы не растратить драгоценный воздух и не наесться земли, не размыкая век, я вслепую, как крот, рвался к жизни. Перейдя на бок, а затем встав на четвереньки и используя самые крупные мышцы ног и спины, я распрямился во весь рост и, наконец, восстал из могилы.

Земля Паппетстринга забила мне ноздри и уши, застряла в волосах и ресницах. Разлепив губы и выдохнув спёртый воздух, украденный мною с того света, я полной грудью вдохнул ночную свежесть. Стараясь не шуметь, я окончательно расстался с первой в своей жизни могилой и, кое-как очистив лицо и уши от песка, с минуту прислушивался.

Стояла глубокая ночь — именно то время, на которое я назначил своё пробуждение. Подняв голову, я увидел безлунное, с незнакомыми созвездиями, ясное и чистое небо Паппетстринга.