Проклятый род. Часть II. Макаровичи.

Не говорит Семен. Возгласов играющих двух не слышит. В даль глядящие глаза печаль смутную неизбежную, будто жемчужную ризу иконную видящие, открыты кругло. И, не замечая того, покашливает, головой крутит, ложечкой чай студит.

- Сема, Сема! Что он со мной делает. Опять под руку подговаривал, опять обыграл.

- Ну, прощай, Доримедоша. Пора мне. А к тебе скоро доктор. Да ты бы прилег.

- Зачем? Зачем? Зачем? Я ведь здоров, Сема. Совсем здоров. Только пришли ты мне, Христа ради, лекарства мои. У Макара в дому настоечки мои все остались. В буфетной комнате так все и остались. Резь в животе.

- Пришлю. Прощай.

От Нюнина отвернувшись, и тому руку тихую подал, не пожал. Жал подобострастно Нюнин, слюну изо рта пустив на грязный вшивый сюртук свой.

- Ну, а теперь и опять выпить не грех. Только так не хочу. Я человек бедный, женой и детками ограбленный. Сегодня есть коньячок, а завтра нету. Так не могу. Ты мне, племянничек, по четвертаку за рюмку будешь платить. А настоечки приволоку, ну за настоечку по гривне, что ли.

- Что ты? Что ты?

- Мне что. Не пей. От живота в одночасье помрешь, коли во-время спиртного не выпьешь. Потому - алкоголь.

- Давай-давай-давай! Я запишу. Ну, и мучитель ты. Грех тебе.

- Вот и не грех. Пропал бы ты без меня. А я завтра тебе полбутылочки. На рюмки дома разочту и приволоку. И приволоку. А не хочешь - не надо. Только помрешь тогда. Тебя сюда зачем запрятали? А? Как полагаешь, племянничек? Спроста, думаешь, настойки твои отняли? Спроста тебе чужой доктор какие-то снадобья прописывает? А в сумасшедший дом желаешь? Желаешь, хи-хи... Желаешь?

- Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! Уморишь ты меня... Нельзя хворому человеку...

- Это не я тебя уморить хочу. Не я. А ты сдавай-ка лучше. Да ты записал ли? Два гривенничка. Два гривенничка. Молодчинище! С двумя картами умудрился. Этак ты мигом отыграешься. А два гривенничка запиши.

- Да мы по пятаку начали.

- По пятаку? А голос тебе был. Забыл? Забыл? Вот грех-то какой тебе зачтется.

- Молчи ты! Молчи ты! Типун тебе. Мучитель ты. Вот ты кто.

Крестился и сдавал карты.

Вошел слуга.

- Доктор приехали.

Попрятали карты. По карманам и рюмки. Рот пополоскал чаем Доримедонт. Карамельку мятную сосет. Вошел доктор. На Степана Степаныча не взглянул. За карамельку пожурил ласково.

- Нельзя, нельзя конфект. Ну, как наш животик? А на операцию все согласие не даем. А?

- Что вы! Что вы! Помилуй Бог.

- А нужно бы. Ну, мы с вами завтра поговорим. Что-то вы сегодня расстроены. Или сна нет?

- Слава Богу. Только вот резь. И от лекарства хуже. Вы уж настоечки мои мне верните. Христом Богом прошу... У Макара...

- Ай-ай-ай...

Скоро уехал. Продолжали играть в дурачки. Чай слуга приносил не раз в стаканах. Таясь, выпивали по рюмке коньяку.

Заговор всех на смерть его и проигрыш. Заговор и проигрыш. Два страха бороли душу Доримедонта. Жалкие слова говорил, по комнате бегал, брюки поддергивая. Перед иконой угольной крестился; слыша молчание дома, ждал голоса. Стали играть по двугривенному.

Три раза подряд выиграл Доримедонт. Не отыгрался еще. Но ликовал. Шутил-насмехался. А краснолицый Степан Степаныч:

- Хи-хи... Вот если теперь по полтинничку, и скажем, если я с пятью картами, то ты уж шесть гривен в выигрыше.

Молился. Долго голоса ждал. Степан Степаныч коньячком баловался пока.

- Сдавай, Степан Степаныч!

- Что? Или голос?

- По сорока копеек.

Играли. Писал Доримедонт. Через стол склоняясь, глядел-проверял Нюнин, хихикая,-слюной брызгая.

На бумажке Доримедонта было написано: 14 рублей 50 копеек, когда вошел слуга и сказал безучастно:

- Степан Степанычу уходить пора, время.

- Ну, голубчик, еще полчасика. Что это ты так уж...

- Не приказано. Время вам спать укладываться. Пожалуйте, Степан Степаныч...

- Ну, прощай, племянничек, коли так. А должок? Записать прикажешь? Или отдашь?

- Да у меня записано. Смотри вот. Завтра отыграю. Смотри. Записано.

- Видал. Не платишь? Ну, я сам запишу.

Из кармана бумажку вынул. Писать начал.

- Да как ты? Да что ты? Ведь уговор был - я пишу. На своей записке. Брось бумажку! Брось бумажку!

- Ты на своей записывай. А я на своей. Ты свою разорвешь – и квиты мы. А я тогда свою представлю: с почетного гражданина – имя рек - следует мне - имярек - четырнадцать рублей пятьдесят копеек. И двадцать четыре часа. А потом, коли что, пиф-паф.

- Сгинь-сгинь-сгинь, пропади! Вот тебе трешница. Порви только! Порви!

- Давай трешницу. Давай. На тебя же изведу, коньячок завтра приволоку. Поди в кармашек, трешенка, в кармашек поди. А со счету мы скинем. Одиннадцать, стало быть, с полтиной. Готовь завтра, как приду. А то знаешь, племянничек, пожалуй, завтра не приду я. А револьверчик тебе пришлю. В коробочке из-под конфет пришлю. В коробочке. Откроешь ты коробочку и пиф-паф! Честь-то и спасена. И я во фраке за гробом пойду, и речь скажу. Умер, дескать, честным человеком.

- Ой-ой-ой-ой! Возьми, подавись, - прости Господи... Да и нет у меня денег таких.