Нижний Новгород, наши дни
— Ну так что? — холодно спросил Скобликов. — Будем писать акт о добровольной сдаче огнестрельного оружия или приступим к обыску?
Алёне дурно делалось при одной мысли о том, что эти два мужика сейчас начнут копаться в ее вещах — и прежде всего в той тумбочке, где злополучная «беретта» так и валяется между тюбиками «веселящего» крема, каких-то просроченных таблеток, коробочек с французскими затыкалочками для ушей и старыми, любовными, тоже начисто «просроченными» письмами Михаила. Почему, черт, ну почему она не додумалась припрятать газовик? Может, сдать его да и не мучиться? Все равно ведь отмажет ее Муравьев! В конце концов, она расскажет ему о нападении. Понадобятся свидетели — Дракончег, наверное, не откажется подтвердить, что видел того мужика, который сел в «Ниссан».
Ну нет. Дракончега неохота выводить из тени. Нужно еще самой побарахтаться!
— Ну вы хоть намекните мне, кто писал заявление! — попросила она, стоя посреди коридора и явно не выражая намерения пропустить Скобликова и сержанта (ну, пусть будет сержант!) в квартиру.
— Свидетели, — исчерпывающе ответил лейтенант и сделал попытку обойти Алёну справа, однако она чуть подалась в ту сторону, и лейтенант принужден был отступить.
— Как можно быть свидетелем того, чего не было?! — воскликнула Алёна с несколько избыточным пафосом и посоветовала себе не переигрывать.
— Соседи — они всегда все видят, — проговорил философски сержант, за что был награжден неодобрительным взглядом лейтенанта.
Алёна тихонько ахнула. Ценную информацию выдал белобрысый!
Соседи, значит… Неужели кому-то в этом подъезде настолько осточертела Елена Ярушкина (Алёна Дмитриева тож), что ее решили выселить в места не столь отдаленные? Невозможно поверить. Живет она тихо и замкнуто, шумных гулянок ни-ни, а те высокие молодые люди, которые порою к ней проскальзывают под покровом темноты, вряд ли могут кого-то всерьез обеспокоить.
Но вот, значит, обеспокоили.