— Так называются смертники. От слова «Selbstopfermänner», «люди, готовые к самопожертвованию», — перевел Вернер. — Идея разрабатывается в наших армейских верхах, на самый крайний случай: так называются летчики, обреченные погибнуть со своим самолетом. Да уж, для Эриха было бы куда лучше, если бы он в самом деле оказался смертником. Знаете, я был к нему искренне расположен и даже считал его другом, именно поэтому я думаю, что ему следовало бы взорваться вместе с самолетом, чем спрыгнуть и попасть в расположение наших частей. Или лучше было бы угодить в руки тех разъяренных русских баб, которые, по слухам, неистовствовали на базарной площади. Ну, растерзали бы его на месте. Это все же быстрая смерть, а то, что готовит ему фон Шубенбах…
И только тут до Лизы дошло.
— Так значит, Эрих Краузе…
Она осеклась, зажала рот рукой.
— Боже мой, — произнесла невнятно.
Так, значит, вот что это была за командировка! Да, теперь понятно, почему так волновались старик и Петрусь. Эрих, видимо, отлично знал их обоих.
Стоп. А если его начнут пытать?! Да, Лиза угадала все правильно — там, на площади…
— Боже мой!
— Не печальтесь о нем, дорогая, печальтесь о себе, — сурово проговорил Алекс Вернер. — А также можете поплакать и обо всех нас, здесь собравшихся. Потому что мы все обречены.
— Он нас не выдаст, — сказал отец Игнатий, однако Петрусь промолчал, и Лизе почему-то показалось, что это молчание не было знаком согласия.
— Он вас не выдал — пока еще, — уточнил Алекс.
В своем разговоре он переходил с русского на немецкий, но напряжение было таким сильным, что на это никто не обращал внимания. Все четверо словно бы перешли на некий общий, может быть, даже интернациональный язык — язык страха, опасности, безнадежности.