– Скоро тебе станет лучше. Твои раны уже зажили, но тело еще не восстановилось, – заверил ее Ли и встал с табурета, который он притянул к кровати. Его кровати, поняла Зейлан, беглым взглядом осмотрев помещение. Комната была маленькой, но выглядела уютно, несмотря на скудную обстановку. Кроме кровати, здесь были только письменный стол и полка, где помимо одежды хранилось и оружие. Оружие было и возле камина. Прислоненные к стене, здесь стояли несколько мечей: обычное оружие смертных и магически выкованные мечи, связанные со Стихией Земли. Вид оружия напомнил Зейлан о потере собственного снаряжения. Особенно жаль ей было своих лунных серповидных ножей.
– Мое… мое оружие, – прохрипела она.
Ли подбросил в пламя щепы.
– Не беспокойся об этом! Ты получишь новый меч.
Зейлан кивнула, так как меч, вероятно, должен был быть для нее важнее всего – но не был.
– А как же мои ножи? Кто-нибудь нашел их?
Ли снова сел к ней.
– Нет, насколько мне известно.
– Как Готар? – спросила она мгновение спустя, хотя боялась ответа Ли.
– Он выживет. Его травмы были серьезными, но ты спасла его как раз вовремя. Эльвы сильно навредили ему, да и тебе тоже. Он опустил глаза на белую простыню, которая покрывала ее тело, и прочистил горло. – Тебе очень повезло, что ты осталась в живых.
Обвинение в его словах невозможно было проигнорировать.
Зейлан не только подвергла себя опасности, но и заставила Ли покинуть деревню во время боя. Ненадолго, но все же. Сколько людей погибло, пока Хранитель выносил ее с поля битвы?
– Извини, – сказала Зейлан. Ее голос был слаб. Как же она оказалась наивна! Неужели она в самом деле верила в то, что может соперничать в силе, быстроте и ловкости с эльвами? Ведь недаром же Хранители проходили трехлетний курс обучения, прежде чем становились полноправными воинами на Свободной земле!
Ли склонил голову:
– О чем ты сожалеешь?
– О том, что я не повиновалась твоему приказу.
Она не могла больше смотреть на Хранителя и тоже перевела взгляд на белую простыню.
– Я сделала это не по той причине, о которой ты, наверное, думаешь.
– Значит, ты последовала за нами не потому, что безнадежно переоценила себя и думала, что ты лучше, чем любой другой новичок?
Эти слова были как пощечина, и Зейлан уткнулась в подушку.
– Не исключено, – призналась она, глубоко вздохнув. Девушка не рассказывала о своей семье ни одной живой душе, потому что последнее, чего она хотела, это жалость. Она хотела мести.
– Моя семья была убита эльвами. Я… я из Беллмара.
– Беллмара? – повторил Ли с удивлением. – Я думал, что никто не пережил эту атаку.
– Я выжила. В день нападения я поссорилась со своими родителями, – сказала Зейлан. – Мне было двенадцать, и я хотела обрезать свои волосы, потому что устала их постоянно распутывать. – Расстроенно она перебирала их черные кончики. – Моя мама пыталась отговорить меня от этого, когда вошел мой отец. Он сказал, что я не могу себе этого позволить, потому что в моем возрасте стоит производить на ребят, посматривающих на меня, хорошее впечатление. А мне было все равно, и когда родители отвлеклись от меня, я взяла у отца клинок и отрезала волосы так коротко, как это только было возможно.
– Ты выстригла себе лысину? – спросил Ли, подняв брови.
– Да, был только небольшой пушок на затылке. Мои родители испугались, и у нас случилась такая ссора, каких не бывало прежде никогда. Они говорили мне ужасные вещи, а я отвечала еще более отвратительными словами. Той ночью я сбежала из дома.
Зейлан начала успокаиваться.
– Только… вот почему я выжила.
– Тебе повезло.
– Ты правда считаешь это везением? – горько прошипела Зейлан. Она буквально выплюнула эти слова в лицо Ли, но сдержаться уже не могла. Для нее было бы счастьем умереть тогда вместе с семьей, избавившись от всей печали и тех страданий, которые ей пришлось пережить. – Моя жизнь не имеет ничего общего с везением, Ли. Я потеряла своих родителей. Свою семью. Своих друзей. Все…
Ее голос прервался, потому что в нем вдруг не оказалось ненависти и ярости, а только тоска и боль, гнев и отчаяние, которые вместе со всепоглощающим чувством горя поглотили ее сердце и грозились задушить Зейлан. Девушка сжала руки в кулаки, пока серпы ее ногтей не впились в кожу, и эта новая форма боли не заменила душевные страдания. Слезы подступили к глазам девушки, и она отвернулась, зажмурившись, потому что не хотела плакать. Только не на глазах другого Хранителя. Не перед инструктором. Не перед Ли. Слезы являлись признаком слабости, а в жизни и без нее было достаточно слабых и беспомощных.