Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 1

В подкопах шли настоящие сражения: отряды сталкивались с отрядами, вырытые мины обваливали, хороня минеров заживо, и даже заполняли удушливым дымом, чтобы уничтожить врага, застрявшего под землей.

В минах прятали продовольствие, ценности, прятались сами, чтобы пережить взятие города врагами и спасти нажитое. В этой стране, как и везде на Ближнем Востоке, искусство копателей туннелей не умерло. Палестинцы и сейчас роют лазы на многие сотни метров, чтобы иметь сообщение с внешним миром помимо нашего контроля, а мы эти ходы находим и уничтожаем… Так что просматривается связь времен…

Дядя усмехнулся.

— Ты думаешь, там мина? — спросил Шагровский.

— Я пока ничего не думаю, кроме того, что Вадик мог быть и пошустрее… Shit![61] Куда он запропастился?! Еще десять минут, и я высохну, как мумия Рамзеса!

Но высохнуть дядя не успел.

Вадим ссыпался сверху горохом, и не один, а с подкреплением в виде Арин и Арьё. Работа пошла быстрее, несмотря на то, что землю, вынутую из раскопа, по-прежнему не отбрасывали куда попало, а аккуратно складировали у самого бока скалы — ее полагалось просеять в поисках мелких предметов, чем и занялась Арин. За десять минут им удалось подрыться под скалу на добрых полметра.

А еще через десять минут Валентин, работавший короткой лопаткой под скалой, провалился с головой.

Глава 12

Иудея, 30 год н. э.

Капернаум, Тивериадское озеро.

За прожитые годы мне приходилось чувствовать себя чужаком множество раз, и это чувство в сочетании с опасностью, таящейся в каждом постороннем взгляде, было мне не внове.

Когда я — сын богатого иудея из Александрии, ушел из дома в семнадцать лет, чтобы присоединиться к сикариям и их войне за независимость Иудеи, это едва не стоило мне жизни. До сих пор не пойму, почему меня не зарезали тогда! Кто мог поверить, что холеный мальчишка, никогда не знавший лишений, может бросить все ради борьбы с римлянами? Да я и сам бы никогда в это не поверил!

Хотя идеи зелотов были популярны не только в бедных кварталах, в районах, населенных состоятельными евреями, дальше разговоров дело не шло. Люди, отягощенные богатым имуществом, многочисленными семьями и планами на будущее, редко находили в себе мужество отказаться от сегодняшнего благополучия ради призрачной идеи освободить землю сынов Израиля от чужеземного ига в будущем, да еще и ценой собственной жизни! Но деньги на войну давали, хоть без большой охоты, но в достаточном для организации количестве.

Дети жертвователей, выросшие в богатстве, получившие образование в лучших бейт-мидраш[62], наследовали от отцов радикальные речи, но не жажду борьбы, и не готовы были променять сытое, спокойное существование в роскошных александрийских резиденциях или домах в Эрец-Израэль на опасности жизни преследуемого всеми бунтовщика и убийцы.

Зелоты, выступавшие против римского господства, считались врагами Империи и Израиля, но ненависть, которую к ним питали римляне и умеренные иудеи, не шла ни в какое сравнение с тем, как ненавидели и преследовали сикариев.

Стать сикарием означало навсегда стать изгоем, потому, что зелоты часто призывали к борьбе с Римом, но достаточно редко прибегали к насилию, а сикарии никого ни к чему не призывали — они молча и жестоко убивали римлян и иудеев, запятнавших себя сотрудничеством с захватчиками. И их кинжалы разили насмерть без жалости и сомнений.

Это теперь я знаю разницу между призывом и действием, и понял, что те, кто призывает к кровавой битве, чаще всего ждут жертвы от других, а сами остаются живы. Но в семнадцать лет мальчишку так легко заразить бунтарскими идеями! Тот, кто еще не научился ценить собственную жизнь, очень редко может понять настоящую цену жизни другого человека и легко учится ее отнимать.

Отец, я полагаю, был бы сильно удивлен, узнав, где именно его любимый старший сын Иегуда подхватил болезнь, в считанные месяцы превратившую благовоспитанного, в меру набожного юношу в убийцу.

Руководителя группы ревнителей, к которой я примкнул, звали Шимон. Он был старше меня на шестнадцать лет, жесток, фанатичен и не доверял никому. Он умел говорить пламенно, умел убеждать: черные выкаченные глаза наливались мрачным огнем, грудь бурно вздымалась, когда он произносил речи! Лицо Шимона было ассиметрично: повитуха измяла его во время тяжелых родов матери, но в те моменты, когда на него нисходил божественный дар убеждения, Шимон становился по-настоящему красив, но не утонченной, спокойной красотой истинно верующего, а грубой, пугающей и одновременно притягательной красотой фанатика.

Мой учитель рассказывал мне, что у эллинов был двуликий бог Янус. Эллины не знали запрета на изображение кумиров, и ваяли Януса с двумя лицами, обращенными в разные стороны. Зло и добро. Красота и уродство. Шимон казался окружающим двуликим — так одновременно пугала и притягивала к себе его одержимость.