Сначала он попал в семью учителей средней школы. Казалось бы, что может быть лучше? В такой интеллектуальной среде из мальчика, наконец, воспитают образцового и примерного гражданина высоких моральных принципов. Родители привьют ему интерес к наукам, он закончит колледж, и возможно, даже поступит в институт. Но возвышенным мечтам простосердечных соцработников не суждено было сбыться. И в том также нет вины милой зрелой пары, решивших взять на попечение бунтаря. Они были по-настоящему терпеливы и добры, пытаясь справиться с подростковой яростью приемыша. Да и соцработники искренне желали Дэсмонду только лучшего. Вот только сам мальчик не желал расти в этой приторно-слащавой среде, где мать, укладывая спать, гладит его по голове, а отец водит на бейсбол. Ну, уж нет! Избавьте! Через три долгих месяца, в течение которых Дэсмонд изводил бедную пару всеми известными ему способами, родители сдались, и Дэсмонд вернулся в привычный для него интернат.
Потом была семья бухгалтера и домохозяйки, которая читала молитвы перед каждым приемом пищи. Сломить их было проще простого. Религия не переносит богохульства и избавляется от него, не прикасаясь, точно от чумы. Пара нелестных фраз в адрес Иисуса, и Дэсмонд снова в интернате.
В приемном холле интерната молодая девушка из соцзащиты объясняла новым приемным родителям Дэсмонда, в каких графах расписаться. На этот раз – слесарь и швея с огромным послужным списком и четырьмя приемышами, которые, как и Дэсмонд, трудно поддавались воспитанию поначалу, а теперь занимают призовые места в школьных олимпиадах, и готовятся к экзаменам в училища. Дэсмонд сидел, задрав одну ногу на стол. Он не понимал, что его больше раздражало в этой парочке: красные сосуды на пожелтевших от пьянства глазах его без-пяти-минут отца или след от помады на желтых зубах его будущей мамаши. Барбара из соцзащиты казалось и не замечает стоявший вокруг запах перегара от этих двух благодетелей. Наверное, Дэсмонд так достал ее, что она готова была сплавить его куда угодно. Пусть даже на ферму алкоголиков, которые набирали детей определенно не из любви, а в качестве бесплатной рабочей силы.
Но Дэсмонду было все равно. Он знал, что и эти двое лицемеров не сломят его. Пусть хоть запрут со свиньями в хлеву. Он его подожжет.
И вроде все уже было решено, и родители уже заканчивали чиркать свои подписи трясущимися руками, как вдруг внимание Дэсмонда привлек военный китель. Эта куртка цвета грязной зелени вдруг озарила собой помещение.
– Стоять! – воскликнул Дэсмонд и хлопнул рукой по бумагам, когда мамаша уже начала писать.
Барбара даже подпрыгнула от неожиданности.
– Хочу вон к тем! – сказал Дэсмонд и указал на немолодую пару. Мужчине уже около пятидесяти, а женщине в цветастом платье не больше тридцати. Они впервые пришли на встречу с подобранным для них мальчиком. Муж явно был здесь ради жены, грезившей детьми, и неспособной иметь своих.
Дэсмонд впервые сам изъявил желание и выбрал семью, из чего Барбара мигом смекнула, что, возможно, в этой семье мальчик останется, если не насовсем, то хотя бы надолго. По крайней мере, на подольше, чем у тех, кого она подбирает для него. А там гляди, у нее будет достаточно времени, чтобы передать дело Дэсмонда какому-нибудь новоприбывшему коллеге, который еще не знает, что к чему с этим проклятым мальчишкой.
Так Дэсмонд оказался в семье военного сержанта в отставке. Приемная мать погибла через полгода под колесами автомобиля пьяного лихача, и Дэсмонд остался с суровым отчимом, который, похоже, вознамерился подготовить приемного сына к службе в самом центре Афганистана. Он изнурял пацана ежедневными многокилометровыми пробежками, гирями и гантелями, боксом. В подвале дома отчим припрятал богатый арсенал с военной молодости. Дэсмонд днями напролет разбирал и собирал пистолеты и автоматы, заучивал детали, изготовлял самодельные гранаты, которые они испытывали на свалке. Отчим обучал сына рукопашному бою, и обучал по-настоящему жестоко и кроваво. Когда изможденный избитый Дэсмонд стонал, не в силах больше сопротивляться сержанту, тот запирал его в сарае с бинтом и дешевой водкой, чтобы мальчик сам залатал свои раны. В доме сержанта не было места слабости, слезам и нытью. Дэсмонд искренне ненавидел этого старика, но проводя ночь в маленьком покошенном деревянном сарае, сквозь потолочные щели которого стекали капли дождя, Дэсмонд заставлял себя благодарить сержанта за силу, что он раскрывал в нем.
Если Эрика боялись за его продуманные хулиганства, то Дэсмонда – за его вспыльчивость. Он мог взбеситься из-за всего. В общем-то, Эрик потому и приметил его. Дэсмонд стал главной боевой единицей в шайке. Он мог смастерить зажигательную бомбу из подручных средств, взломать стальные двери, а во время стычек и драк, он просто кромсал соперников, вымещая на их костях всю скопившуюся на сержанта злобу.
И это – то, что нужно было Эрику.
– Что я получу взамен моих игрушек? – спросил прыщавый накачанный бритоголовый пацан.
– Долю. Мы все поделим поровну, – заявил Эрик.