Проклятый дар

– Совсем рехнулась девка! – ахнула Шукайлиха и тоненько завизжала.

До того, как в волосы вцепились крепкие пальцы Ганны, до того, как Шукайлиха, продолжая голосить, ухватилась за ее телогрейку, Ася успела сунуть платок за пазуху. Дальше она не сопротивлялась: ни когда Ганна все так же, за волосы, выволокла ее из хаты во двор, ни когда сбежались соседские бабы, ни когда на непокрытую голову посыпались проклятия и удары.

За все нужно платить, сказала бабка Шептуха. Вот она уже начала платить.

– Убийца… Ведьма… Сумасшедшая…

Ее называли по-всякому, били, рвали на ней одежду, ненавидели. Они сами были сумасшедшими, эти замученные войной и страхом бабы. На них нельзя злиться, их нужно пожалеть…

– А ну, разойдись! – Визгливые бабьи голоса перекрыл зычный мужской. – Разойдись, кому сказано?!

Во двор, сильно припадая на больную ногу, вошел Захар Прицепин, оглядел мрачным взглядом притихших баб и гордо вскинувшуюся Ганну, сплюнул на землю и сказал зло:

– Что удумали, дуры?! Что за крик?

Ася на Захара не смотрела, лежала ничком на холодной земле, прижимая к груди носовой платок.

– Так бешеная она, Захар Степанович! – взвизгнула Шукайлиха. – Люську прирезать хотела. Это добро, что мы с Ганной поспели, отобрали нож. – Бешеная! Это дрыгва из нее душу выпила, – добавила шепотом и перекрестилась.

– Правду, что ли, говорят? – Захар присел на корточки, потянул Асю за ворот.

Она ничего не ответила, даже вырываться не стала.

– По домам расходитесь! – велел он, вставая. – Сам разберусь.

– Знаем мы, как ты умеешь разбираться, – выкрикнула Шукайлиха, а потом глянула на посеревшую лицом Ганну и испуганно зажала рот ладонью.

– По домам! – рявкнул Захар, и под его недобрым, кровью налитым взглядом бабы бросились врассыпную. Во дворе осталась только Ганна. – И ты, жена, домой иди, – велел он.

– Помнишь еще, кто твоя жена? – выдохнула она. – А я уж думала, позабыл.

– Домой, – повторил он вроде бы и тихо, но так страшно, что Ганна всхлипнула и выскочила со двора.

– Все дуришь? – Захар проводил жену долгим взглядом, дернул Асю за воротник, поднимая с земли. – Да что с тобой такое? – спросил, всматриваясь в ее лицо. – Ты ж другая совсем стала.

– Такой и была. – Она не пыталась вырваться, крепко-накрепко сжимала окровавленный платок.

– Они правду, что ли, говорят?

– Нет.

– А что тогда? – Захар встряхнул ее, заставил поднять голову. – Не пойму никак.

– А не нужно тебе понимать. – Больше Ася его не боялась: ни крепких рук, ни цыганских глаз, ни шального огня. Может, жалела? Он ведь тоже по-своему несчастный.