Проклятый

Салем был отреставрирован так же, как и Грейнитхед, а недавно восстановленная чистенькая площадь Ист Индиа была заново вымощена и украшена посреди фонтаном в форме японских ворот. С западной стороны площадь соединялась с длинным крытым торговым пассажем, где рядами стояли изысканные ювелирные магазины, обувные лавки и антиквариат. Подлинное здание 1824 года, известное как Ист Индиа Марин Холл, в котором находился Музей Победы, совершенно не подходило к этому окружению и торчало над всей площадью как родственник мафусаилового возраста, свежевыбритый, вычищенный и великолепно одетый на свадьбу пра-пра-пра-пра…-внука.

Я нашел Эдварда Уордвелла в отделе морской истории. Как в конфессионале, он сидел в обширной каюте яхты «Барка Клеопатры» 1816 года, читая учебник по аквалангу. Я постучал в деревянную стенку и завопил:

— Тут есть живая душа?

— О, Джон, — сказал Эдвард, откладывая книгу. — Как раз о тебе я и думал. Освежаю себе в памяти сведения о нырянии для начинающих. Выглядит так, что хорошая погода удержится до завтрашнего утра.

— Разве что боги бури смилостивятся надо мной и выслушают мои молитвы.

— Тебе нечего бояться, — уверил меня Эдвард. — Честно говоря, во время ныряния очень важно то, чтобы ты не боялся, а по крайней мере овладел страхом. Под водой боится каждый. Мы боимся, что не сможем дышать, боимся темноты, боимся запутаться в водорослях. Некоторые ныряльщики чувствуют страх даже перед подъемом. Но если ты сможешь немного расслабиться, то это может быть твоим великолепнейшим переживанием.

— Гмм, — заговорил я, так и не убежденный.

— Тебе не о чем беспокоиться, — успокоил меня Эдвард. Он снял очки и заморгал. — Я буду с тобой все время.

— Когда ты кончаешь работу? — спросил я. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Мы запираем в пять, но потом нужно немного убрать. Это займет минут двадцать.

Я огляделся. За арочными окнами музея спускались сумерки. Приходила очередная ночь, время, когда мертвые из Грейнитхед могут посетить своих потерявших их близких. Время, когда снова могла появиться Джейн. Я собирался ночевать сегодня в Салеме, в мотеле «Под Боярышником», но у меня совершенно не было уверенности, что призрак Джейн может появляться передо мной только в моем доме.

— Пойдем что-нибудь выпьем, — предложил я. — Я иду теперь в «Корчму на Нарах». Может, встретимся там около шести?

— У меня идея лучше, — ответил Эдвард. — Иди в пассаж и представься Джилли Кормик. Она ведет наш корабельный журнал и завтра плывет с нами, поэтому так же хорошо вы можете познакомиться и раньше завтрашнего утра. Джилли руководит салоном под названием «Лен и кружева», наверно, шестая с края лавка под аркадами. Я приду туда, как только кончу работу.

Я вышел из музея и прошел через площадь Ист Индиа. Наступали сумерки, становилось все холоднее. Я энергично потирал руки, разогревая их. Меня миновала небольшая группа туристов. Одна из женщин громко сказала с носовым техасским акцентом:

— Разве здесь не чудесно? Я попросту чувствую атмосферу восемнадцатого века.

«Лен и кружева» был небольшим, элегантным и дорогим салоном, где продавали платья в стиле принцессы Дианы, с жабо, бантами, высокими воротниками и надувными рукавами. Черноволосая, ужасно плоская девица направила меня внутрь салона, показывая за себя длинным кроваво-красным ногтем; и там я нашел Джилли Мак-Кормик, которая как раз завязывала разноцветный, в веселых тонах пакет для какой-то пронафталиненной древней бостонской матроны в вылинявшей норке.

Джилли была высока, обладала черными курчавыми волосами и красивым лицом с немного выдающимися скулами. Она носила одну из своих собственных льняных блузок с кружевным жабо, которое тщетно пыталось скрыть ее пышные груди и тонкую талию, и черно-серую юбку до половины полных икр, на ножках с высоким подъемом были маленькие черные туфельки на высоком каблуке. Туфельки Пифии, как называла их Джейн.

— Чем могу служить? — спросила она, когда бостонское ископаемое выплелось из салона.

Я протянул руку.

— Меня зовут Джен Трентон. Эдвард Уордвелл просил меня прийти сюда и представиться. Кажется, завтра мы все вместе ныряем.

— О, привет, — улыбнулась она. Ее глаза были цвета вылущенных каштанов и ямочка на правой щеке. Я пришел к выводу, что если уж придется нырять в таком обществе, то наверняка я стану энтузиастом подводного спорта. — Эдвард говорил мне, что ты купил вчера эту акварель с «Дэвидом Дарком», — сказал Джилли. — Он совсем забыл об аукционе. Он был здесь, помогал мне готовить выставку. Он был в такой ярости, когда вернулся и заявил, что ты купил картину. «Что за медный лоб! — вопил он. — Я предложил ему триста долларов за картину, а он сказал, что может одолжить картину музею».

— Эдвард очень привязан к своей теории, касающейся «Дэвида Дарка», не так ли? — спросил я.

— У него вывих по фазе на этом, — улыбнулась Джилли. — Можешь сам так говорить, Эдвард не обидится. Он сам признает, что у него вывих по фазе, не только потому, что он на самом деле в это верит.

— А что ты думаешь?