Проклятый

Уолтер Бедфорд казался потрясенным. Он перешел на другую сторону лавки и с минуту стоял, повернувшись ко мне спиной. Потом он взял в руки латунный телескоп и начал его растягивать и собирать, нервничая.

— Думаю, Джон, что мы все же можем узнать, счастлива она ил нет. Ведь мы же ее родители. Мы знали ее всю жизнь. Так что, возможно, что какие-то мелкие нюансы, которые не заметил ты, так как не знал ее так хорошо, как мы… какое-то ключевое слово, которое ты не распознал… Возможно, для нас все это будет иметь гораздо большее значение, чем для тебя.

— Уолтер, ко всем чертям, — взорвался я. — Это же не какое-то одухотворенное, прозрачное воплощение Джейн! Это не какая-то тепленькая, дружелюбная душенька, с которой можно миленько поболтать и посплетничать! Это холодный, грозный и опасный призрак со смертью в глазах и с волосами, трещащими, как пятьдесят тысяч вольт. Ты на самом деле хочешь предстать перед таким лицом к лицу? Ты на самом деле хочешь, чтобы Констанс ее такой увидела?

Уолтер Бедфорд сложил телескоп и положил его на стол. Когда он посмотрел на меня, медленно повернувшись, его глаза были полны грусти и он был близок к плачу.

— Джон, — со спазмами в голосе выдавил он. — Я готов на все, на самое худшее. Знаю, что это будет нелегко. Но наверняка ничто уже не будет так ужасно для меня, как тот день, когда нам позвонили и сказали, что Джейн уже нет. Этот день был наихудшим из всех.

— Я никак не могу тебя отговорить? — тихо спросил я.

Он покачал головой.

— Я все равно приду, приглашенный или нет.

— Тогда хорошо, — я прикусил губу. — Приходите завтра вечером. Сегодня я просто не могу ночевать дома, я слишком сильно боюсь. Но сделай для меня только одно.

— Все, что только хочешь.

— Хочу, чтобы ты предупредил Констанс, чтобы ты убедил ее, что она может увидеть что-то страшное, что она даже может очутиться в опасности. Не позволяй ей входить в этот дом убежденной, что она увидит ту же самую Джейн, которую она знала.

— Она же ее мать, Джон. Джейн перед матерью может вести себя совершенно иначе.

— Ну что ж, это возможно, — ответил я, не желая продлять нашу дискуссию.

Уолтер Бедфорд протянул мне руку. У меня не было выбора, и я пожал ее. Он похлопал меня по плечу и сказал:

— Огромное спасибо, Джон. Ты на самом деле не знаешь, что все это для нас значит.

— О'кей, увидимся завтра вечером. Только не приезжайте слишком рано, хорошо? Лучше всего около 23.00. И прошу еще раз, хотя бы предупреди Констанс.

— Что ж, я предупрежу ее, — уверил мистер Бедфорд и вышел из лавки с такой миной, будто только что узнал, что заработал миллион долларов.

14

Я сидел в лавке до четырех часов дня, и, несмотря на то, что было только начало марта и погода была паскудной, мои дела пошли довольно хорошо. Мне удалось продать большой мерзкий телеграф в корабельном исполнении двум педерастам из Дарьена, штат Коннектикут, которые радостно загрузили его в свой блестящий голубой олдсмобиль-фургончик, а один серьезный серебряноволосый мистер провел почти час, просматривая мои гравюры и безошибочно выбирая самые лучшие.

Заперев лавку, я пошел в бар «Бисквит» (прости меня, Боже) на кофе с пирожным. Там работали проклятые официантки, а одна из них, Лаура, была подружкой Джейн и могла разговаривать со мной так, чтобы не огорчать меня.

— Ну и как сегодня дела? — спросила она, ставя передо мной кофе.

— Неплохо. В конце концов, я продал этот корабельный телеграф, который Джейн так не терпела.

— Ох, эту мерзость, которую ты привез из Рокпорта, когда сам поехал на закупки?

— Вот именно.

— Ну, на будущее не покупай таких вещей, — предупредила Лаура. — Иначе дух Джейн начнет тебя пугать.

Я невольно скривился. Лаура присмотрелась ко мне, склонив голову, и спросила:

— Не смешно? Извини. Я не хотела…

— Все в порядке, — уверил я ее. — Это не твоя вина.

— Мне на самом деле очень неприятно, — повторила Лаура.

— Забудь об этом. Просто у меня плохое настроение.

Я допил кофе, оставил Лауре доллар чаевых и вышел на мороз. Проходя через рынок в Грейнитхед, я думал, что охотнее всего сел бы в машину и ехал бы всю ночь на запад, подальше от Массачусетса, назад, в Сент-Луис, а может, и еще дальше. Несмотря на непрестанный ветер, несмотря на близость океана, мне казалось, что Салем и Грейнитхед крайне малы, темны, стары и затхлы. Меня угнетал огромный вес минувших лет, всех исторических зданий, давно умерших людей, таинственных случаев из прошлого. Тяжесть ложащихся слоях и предубеждений, гнева и страдания.

И поехал на юго-запад, до улицы Лафайета, а потом свернул в Салем, проезжая мимо кладбища «Звезда Моря». День был исключительно солнечным, сильный свет отражался в окнах домов, в стеклах машин и яхт. Наверху, как серебряная игла, небо прошивал самолет, совершая круг перед посадкой на аэропорт Энерли, в пяти милях дальше.

Я включил радио. Радиостанция передавала…

Я доехал до улицы Чартер, напротив главного управления полиции, свернул вправо, в улицу Либерти и там запарковался. Потом я перешел на другую сторону, к Музею Победы, на площади Йет Индиа.