Проклятие Шалиона

– Выбор первому предоставили мне. Я отказался от меча. Тогда Олус прошептал мне своим странным вкрадчивым голосом: «Вы не выиграете эту игру, лорд Кэсерил». Я ответил: «Знаю, принц. Но я могу сделать так, что вы ее проиграете». Он немного помолчал, затем рассмеялся. И повернулся к Дондо, который уже был зеленым, как покойник…

Палли нахмурился, но не прервал рассказ, а жестом попросил Кэсерила продолжать.

– Один из солдат ударом под колени сбил меня с ног, схватил за волосы, и голова моя оказалась на скамейке. Дондо нанес удар.

– По руке того солдата? – уточнил Палли. Кэсерил заколебался.

– Нет, – наконец вымолвил он, – но Олус в последний момент подставил свой меч. Меч Дондо ударился о лезвие и соскользнул, – у Кэсерила до сих пор стоял в ушах скрежет металла о металл. – Я отделался здоровенным черным синяком на шее. Он не сходил примерно месяц. Два солдата отобрали у Дондо меч, а потом нас посадили на коней и отправили в лагерь Гуариды. Когда мне привязали руки к седлу, подошел Олус и прошипел: «Теперь увидим, кто проиграет». Возвращались мы молча. Когда показались наши позиции, Дондо впервые обернулся ко мне и сказал: «Если ты кому-нибудь расскажешь об этом – я убью тебя». На что я ответил: «Не беспокойтесь, лорд Дондо, за столом я рассказываю только забавные истории». Лучше бы я промолчал. Хотя… может, и это не помогло бы.

– Он обязан тебе жизнью!

Кэсерил покачал головой и отвел взгляд.

– Я видел его душу нагой, корчащейся от страха. Сомневаюсь, что он когда-нибудь простит мне это. В общем, я молчал, и он тоже. Я думал, что все уже закончилось. Но потом был Готоргет, а потом… потом то, что было после Готоргета. Теперь я проклят дважды. Если Дондо узнает, что я жив и прекрасно понимаю, почему оказался рабом на галере, – как ты думаешь, сколько будет стоить моя жизнь? Но если я ничего не скажу, ничего не сделаю такого, что бы напомнило ему… может, он забыл обо мне? Я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое в этом мирном тихом месте. У него же наверняка и без меня врагов хватает, – Кэсерил снова перевел взгляд на Палли и напряженно произнес: – Даже не упоминай обо мне в присутствии Джироналов. Никогда. Ты не слышал этой истории. Ты со мной едва знаком. Если ты хоть немного любишь меня, Палли, оставь все как есть.

Губы Палли сжались. Кэсерил надеялся, что он не забудет о клятве.

– Как скажешь, конечно, но… проклятье! Проклятье! – он долго смотрел на Кэсерила в полумраке комнаты, словно пытаясь прочитать что-то по его лицу. – Это не только из-за этой жуткой бороды. Ты действительно изменился.

– Я? Ну да.

– Как… – Палли отвел глаза, потом снова взглянул на Кэсерила, – насколько все было ужасно? На самом деле? Там, на галерах?

Кэсерил пожал плечами.

– Мне повезло. Я выжил. Многие – нет.

– Рассказывают массу страшных историй. Говорят, над рабами издеваются, что их всячески… унижают…

Кэсерил почесал свою обруганную Палли бороду.

– Истории недалеки от истины, но рассказчики порой преувеличивают – исключения выдают за правило. Лучшие капитаны обращались с нами как хороший фермер со своей скотиной, даже заботились немного. Еда, питье… гм… упражнения на свежем воздухе, более-менее приличные условия и даже чистота, чтобы избежать эпидемий. Неразумное избиение выводит человека из строя, он не может грести, как ты понимаешь. Бывало, конечно, и такое, но физическое… гм… насаждение дисциплины практиковали в основном на берегу, в порту. В море достаточно моря.

– Не понял.

Кэсерил поднял бровь.

– Зачем портить шкуру, когда можно сломать бунтовской дух, просто выбросив человека за борт, где его трепыхающиеся конечности станут чудесной приманкой для хищных рыб? Рокнарцам нужно было только чуток подождать, и мы бросались вплавь за кораблем, плача и умоляя, чтобы нас вернули в рабство, к веслам.

– Ты всегда был хорошим пловцом. Это, должно быть, очень помогало тебе? – в голосе Палли опять зазвучала надежда.

– Боюсь, наоборот. Те, кто камнем шли ко дну, уходили милосердно быстро. Подумай об этом, Палли. Я думал, – он вспоминал это до сих пор, вскакивая в постели, когда в кошмарном сне вода смыкалась над его головой. Или еще хуже… когда он оставался на плаву. Был случай – однажды надсмотрщик развлекался, наказывая купанием одного беднягу ибранца, и тут внезапно налетел ветер. Капитан поспешил в порт, чтобы успеть до шторма. Он отказался сделать круг и подобрать раба, а надсмотрщика за небрежность наказал тем, что вычел стоимость гребца из его жалования. Надсмотрщик долго еще ходил с кислой рожей.

Палли с минуту молчал, округлив глаза, потом выдохнул:

– Ох. Именно, «ох».

– Когда я только попал на судно, меня часто били, из-за моей гордости и моего языка – тогда я еще считал себя лордом Шалиона. Позже меня… избавили от иллюзий.

– Но… тебе ведь не пришлось… я имею в виду… они не использовали тебя… не унижали, как… ну…

Было слишком темно, чтобы разглядеть краску на щеках Палли, но Кэсерил понял, что его беспокоит и о чем он столь сбивчиво пытается спросить – не насиловали ли Кэсерила. Кэсерил мягко улыбнулся.